— Нет, прошу тебя, оставь его.
Царь, взглянув на азиата с сожалением, сказал неохотно:
— Ты свободен, ступай.
Ли Кан Юн, вместо того чтобы бежать со всех ног, бросился к ногам Максимильены и поцеловал край ее платья.
— Отныне жизнь моя принадлежит тебе, госпожа. Ли Кан Юн сражался за твое дитя, а ты спасла жалкую жизнь Ли Кан Юна. Я буду сопровождать тебя повсюду, Улыбка Лета, как твой верный раб.
Максимильена засмеялась.
— Благодарю тебя, но ты слышал слова царя… ты свободен и можешь вернуться в свою страну.
— У меня нет родины, госпожа. Мать моя была китаянкой, а отец — перс. Меня продали в рабство жестокому и кровожадному султану Удемику, но своим господином я его не считаю. Давно уже я хотел бежать. Увы! Что может сделать бедный раб…
— В таком случае, — сказала Максимильена, — принимаю тебя на службу, Ли Кан Юн. Ты поедешь со мной в Россию?
— Я уже дал тебе клятву верности, Улыбка Лета. Жизнь моя принадлежит тебе, делай с ней что хочешь.
— Прежде объясни, — вмешался царь, — зачем ты пытался похитить женщину, которую я люблю?
— Султан Удемик больше всего боится, Небесная Мощь, что ты завладеешь черным цветком Баку. Он хотел отдать тебе эту женщину в обмен на твое обещание немедленно отступить вместе с армией.
— О каком это черном цветке ты говоришь?
— Черный цветок, Небесная Мощь, это земля, которая сама воспламеняется.
— Никогда не слыхал о такой земле, — промолвил Петр, поворачиваясь к Ромодановскому и гетману Саратову. Те недоверчиво пожали плечами.
— Я покажу ее тебе, Небесная Мощь.
Ли Кан Юн, достав из-под куртки бутылку, вылил на землю черную жидкость, а затем высек из двух кремней искру. Земля вспыхнула.
— Именно так мы подожгли твой дом, Летняя Улыбка, — произнес Ли Кан Юн.
— Да, — подтвердила Максимильена, — я это видела собственными глазами. — Жидкость, которая горит… настоящее чудо!
— Решено, — воскликнул царь. — Баку мне необходим. Чувствую, что этот черный цветок, как ты его называешь, принесет большую пользу России.
И армия двинулась в направлении Баку, мощной крепости на берегу Каспийского моря. Город считался неприступным, ибо был расположен на Апшеронском полуострове. Дорога к нему вела вдоль берега, но кругом простиралась пустыня, и солдаты умирали от жажды, глядя на сверкающую водную гладь. Для Максимильены переход в Баку превратился в подлинную муку, однако отступать было уже некуда. Дорогу в город усеяли трупы лошадей и людей. Петр был в отчаянии. Наконец среди песков показались стены Баку. Царь решил, что откладывать штурм нельзя — сражение было назначено на следующий день. Воины ставили палатки с песнями; все были возбуждены, как всегда бывает перед схваткой. Вдруг Максимильена ощутила резкую боль. Ли Кан Юн, верный своему обещанию, не отходил от своей госпожи ни на шаг, как преданный раб, однако тут, сразу догадавшись, в чем дело, побежал предупредить Грегуара.
— У Улыбки Лета вот-вот родится малыш!
Грегуар ревниво отнесся к появлению китайца, а потому, прежде чем бежать за царским доктором, не преминул сухо заметить, что Максимильену следует называть «госпожа графиня», а не Улыбка Лета. Ли Кан Юн невозмутимо ответил:
— У госпожи графини Улыбки Лета вот-вот родится малыш.
В палатке Максимильена металась из угла в угол, отказываясь прилечь. Ли Кан Юн, войдя в палатку, объявил:
— Госпожа графиня Улыбка Лета, старый Грегуар пошел за доктором.
— Скажи-ка, Ли Кан, — спросила Максимильена, продолжая ходить, — как ты научился говорить по-французски?
— У султана был французский раб, он меня и научил.
— У султана есть французские рабы? — вскричала Максимильена, ощутив внезапно неимоверную боль.
— Да, госпожа. Есть также рабы-англичане, немцы, русские. Забавы ради я выучил их язык. Эти люди стали пленниками, когда султан потопил их корабли.
— Если царь выиграет битву, они получат свободу.
— Госпожа, послушай меня, я знаю подземный ход, ведущий в город. Я не хотел это говорить, но ты была так добра ко мне, что я хочу тебе помочь.
— Этим ты поможешь царю, Ли Кан.
— Нет, тебе, госпожа, потому что хочу сказать всю правду. Тебя предали. Дурная жена Небесной Мощи прислала письмо султану Удемику и предупредила, что царь собирается напасть на Баку. А тебя она приказала похитить и убить.
— Боже мой, не проговорись об этом царю!
Максимильена невыносимо страдала, ибо боли все усиливались. Она думала: «Как же эта женщина ненавидит нас — меня и моего малыша! Господи, прости мне любовь мою к Пьеру, я знаю, что нет у меня на это права, но помоги ради ребенка, которого я выносила».
В палатку вбежал взволнованный Петр. За ним спешил добрый доктор Кикин. Царь сказал Максимильене:
— Я останусь с тобой.
— Нет, любовь моя, ты пойдешь с Ли Каном, который покажет тебе подземный ход, ведущий в Баку. Когда ты вернешься, твой сын уже родится.
Петр с обожанием посмотрел на бледное лицо Максимильены, затем нежно поднял ее и уложил на походную постель.
— Любовь моя, меня замучила совесть. Я не должен был разрешать тебе, идти вместе с армией.
— Государь, — встревоженно воскликнул Кикин, — вам нужно теперь оставить нас вдвоем, госпожу графиню и меня.
— Кикин, ты смеешь приказывать царю?
— Разумеется, государь, — ответил доктор, смеясь, ибо принадлежал к тем немногим людям, которые не трепетали в присутствии Петра Великого. — Вы распоряжаетесь своим войском и своим народом, а я распоряжаюсь своими пациентами.
— Кикин, — прошептал царь, увлекая доктора к выходу, — ты можешь мне гарантировать, что она не умрет?
— Государь, она молода, у нее превосходное здоровье, и я уверен, что она приготовила для нас столь же крепенького младенца. Все будет хорошо, — сказал Кикин, дружески похлопав своего повелителя по руке.
Тогда царь позвал Ли Кана.
— Покажи нам подземный ход. Уже темнеет, надо этим воспользоваться.
Поднявшись на стременах, Петр Великий крикнул гетману Саратову и солдатам:
— Вы будете сражаться не за меня, а за святую Русь!
Воины ответили как один человек:
— Да здравствует царь!
Петр приказал выдать им двойную порцию водки, чтобы они смелее бились, и часть армии двинулась вперед, а другая осталась в лагере в подчинении Ромодановского — ей предстояло отразить возможную вылазку врага.
А Максимильена в своей палатке мучилась гораздо сильнее, чем во время родов Адриана. Судя по всему, второй ребенок был намного крупнее первого. На лбу у нее выступили капельки пота, и она закусила платок, чтобы не кричать. Издали послышались мушкетные выстрелы, и Максимильена шепнула:
