себя воспоминания о светловолосой девушке и так внезапно пришедшем ему в голову имени.
Такие вспышки, происходившие время от времени в его голове, совершенно не радовали бывшего капитана. Он приехал в Бургундию затем, чтобы забыть своё прошлое, так почему же оно столь неотступно преследует его? То имя возникнет в голове, то покажется знакомым лицо, которое он видит впервые в жизни, то приснится сон настолько яркий и правдоподобный, что Леон будет ходить смурной ещё долгое время после пробуждения. Почему бы кошмарам и призракам прошлого просто не оставить его в покое?
О своих переживаниях Леон не хотел говорить ни Бертрану, который наверняка хлопнул бы его по плечу и посоветовал выпить бокал-другой для хорошего сна, ни Гретхен, которая встревожилась бы и начала уговаривать обратиться к лекарю, ни Авроре, от которой он вообще не знал, чего ожидать. Она даст ему какой-то из своих целебных эликсиров? Посоветует побольше ездить верхом на свежем воздухе и меньше думать о всяком-разном? Просто посмотрит на него своими тревожными серыми глазами и ничего не скажет?
С Авророй они виделись довольно часто — иногда она приезжала в гости к Железной Руке, иногда он к ней, порой они встречались на дороге или в поле и ехали верхом бок о бок, негромко переговариваясь. Леон быстро определил, что Бертран не испытывает к госпоже Лейтон любовных чувств — только дружеские и, возможно, покровительственные, как отец или, скорее, старший брат. Аврора тоже считала его другом — во всяком случае, Леон ни разу не заметил в её взгляде, устремлённом на Железную Руку, влюблённости или восхищения. Аврора смотрела на соседа с любопытством или интересом, реже с жалостью, иногда смеялась его шуткам, даже неприличным. Пожалуй, Бертран был единственным, кто мог разогнать окутывавшую её пелену печали и скорби.
Сегодня утром, как обычно, направляясь на конюшню, Леон заметил какое-то шевеление среди тёмных кустов, в изобилии растущих вокруг замка. Насторожившись, он замедлил шаг и положил руку на эфес шпаги, в любой момент готовый пустить её в ход. Неужели воры? Или ещё хуже — разбойники всё-таки подослали лазутчика к замку?
Но вот кусты зашевелились сильнее, и из них выбралась растрёпанная девушка, в которой Леон узнал Вивьен. Её всегда аккуратно причёсанные волосы торчали во все стороны, щёки пылали ярче обычного, губы тоже были красные. Вслед за ней из кустов вылез незнакомый Леону юноша, вихрастый, черноволосый и смуглый, с вихляющимися движениями, которые придавали его худой долговязой фигуре сходство с куклой-марионеткой.
Оглядевшись, но не заметив укрывшегося в тени возле конюшни Леона, Вивьен в волнении прошептала «До встречи, Этьен» и принялась быстрыми движениями поправлять причёску. Этьен впился в её губы страстным поцелуем, потом развернулся и всё той же дёрганой, но удивительно лёгкой и быстрой походкой зашагал прочь. Вивьен, механическими движениями приглаживая волосы, продолжала глядеть ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду.
Усмехнувшись, Леон тоже повернулся и пошёл к своей кобыле, покачивая головой. Этого вихрастого юношу он в деревнях не замечал — впрочем, он здесь не так давно и мог ещё не так хорошо знать всех жителей. Известие, что у Вивьен есть любовник, не удивило Леона, но почему-то расстроило, и вороную он седлал в крайне меланхоличном настроении. Хуже всего было то, что в глубине души он знал причину такого настроения. В этом месте все влюблялись, встречались и целовались в тайных уголках, и только он один оказывался в стороне. Леон понимал, что вокруг живёт множество симпатичных, миловидных и по-настоящему красивых девушек, одна из которых с радостью подарит ему утешение. Проезжая через деревушку или направляясь на местный рынок, он ловил немало заинтересованных девичьих взглядов и знал, что не останется в одиночестве, если сам не захочет этого.
Притворяться перед самим собой было глупо. Леон знал, что мешает ему найти тепло и нежность в одной из местных девушек. Ему нравилась другая — та, которая, по злой иронии судьбы, была для него недосягаема. Аврора Лейтон с её изящной красотой и вечно печальным лицом, хрупкая, благородная и неприступная, заточённая в свой кокон скорби! Она по-прежнему казалась Леону мраморной статуей, прекрасной в своём совершенстве, но холодной и бесчувственной. Но теперь эта холодность не отталкивала его, как в первые дни их знакомства, — напротив, ему хотелось согреть хозяйку Усадьбы теней, подарить ей своё тепло. Леон упрекал себя за это, гнал непристойные мысли — в самом деле, нехорошо! Аврора отнеслась к нему столь гостеприимно в тот вечер, когда Леона настигла гроза, вполне дружелюбна теперь, так беспокоится о его здоровье, припоминая давний обморок, а он? Позволяет себе развратные фантазии о ней!
И всё же Леон не раз задумывался, что было бы, если бы он вдруг поцеловал Аврору.
В этот день они с Бертраном отправились на верховую прогулку безо всякой видимой цели — просто проветриться. Скакали по лугам и полям, пересекли несколько маленьких рощ, но старательно избегали леса, памятуя о столкновении с разбойниками, лишь чудом закончившемся для Бертрана удачно. Где-то на середине дороги они разделились, Леон, пустив кобылу галопом, сделал круг вокруг холма и, уже подъезжая к спутнику, заметил, что тот не один. Пока он отсутствовал, к Железной Руке подъехал другой всадник на великолепном гнедом жеребце, и теперь они о чём-то разговаривали.
— Вот и мой товарищ! — громогласно возвестил Бертран, указывая на приближавшегося Леона. Тот придержал кобылу, успокаивающе похлопал её по боку и поклонился. Шляпу снимать нужды не было: Леон в самом начале прогулки прицепил её к седлу, и теперь его светлые волосы свободно трепал ветер.
— Леон Лебренн, к вашим услугам.
— Жюль-Антуан де Труа, — собеседник Бертрана раскланялся, изящно взмахнув своей шляпой, чёрной с чёрным же пером. Вообще весь его костюм был чёрным, но не производил траурного впечатления из-за серебряного шитья и казался даже нарядным. Но не костюм привлёк внимание Леона, а лицо незнакомца — худое и вытянутое, с орлиным носом, с седыми усами и бородкой. Хотя лицо это было покрыто морщинами, волосы Жюля-Антуана, некогда тёмные, теперь поседели, а под глазами набрякли мешки, сами эти светло-серые глаза оставались живыми, ясными и пронзительными, а в худом жилистом теле чувствовалась немалая сила и ловкость.
Пока новый знакомый объяснял, что он путешествует в компании своей племянницы и нескольких слуг, в эти края они приехали совсем недавно и остановились в гостинице — «лучшей, чем можно было ожидать, учитывая в каком забытом Богом месте она находится», Леон внимательно смотрел на него, не боясь показаться
