За два месяца пребывания писательницы в Каннах они часто встречались, и Марсия никогда еще не была так счастлива.
У нее был друг, с которым она могла говорить на родном языке, кто знал так много о книгах, любил лошадей и считал, что туманный и ветреный день в Англии стоит дороже нескольких месяцев солнца в любой части мира.
Джасмин Френч не пыталась убеждать Марсию смириться со своей судьбой, наоборот. Она раздувала в ее душе, сама того не ведая, огонь протеста. Ее яркие образные рассказы заставляли девушку вспоминать о родной Англии то, что она, казалось, совсем забыла.
За все годы их знакомства Марсия, однако, так и не доверилась своему другу полностью. Джасмин Френч много знала о ней из местных сплетен и разговоров, но, уважая молчание Марсии, не задавала вопросов.
Малколм был первым человеком, кому Марсия сказала, хотя сдержанно и коротко, о своей нелюбви к Каннам и желании уехать отсюда как можно скорее.
Сначала она не могла понять, что вызвало в ней в первую же их встречу такую неприязнь к Малколму. Она почувствовала ее сразу же, когда вошла в бар отеля и увидела, как отец, беседуя с вновь прибывшим джентльменом, пытается добиться его расположения.
Потом, при более близком знакомстве, она поняла, что Малколм, а вовсе не отец и его поведение, заставляет ее испытывать жгучее чувство стыда, переходящее в настоящий гнев. Никому еще полковник не излагал своих планов и идей с такой откровенностью.
Когда они однажды возвращались в пансион после очередного ужина с Малколмом, ее отец с видом победителя неожиданно воскликнул:
— Вот человек, за которого ты должна выйти замуж.
В то мгновение в сумерках он показался ей сумасшедшим.
Именно тогда он наконец сказал ей, не прямо и откровенно, а как всегда, уклончиво и с недомолвками, что ее брак — это единственный выход из положения, в котором они оба оказались.
Отец намекал ей на это и раньше, его надежды не были для нее секретом, но теперь, когда полковник отважился сказать об этом открыто, неприязнь между отцом и дочерью только усилилась.
Что сказано, того не воротишь, и слов не возьмешь обратно. Но с этого момента оба стали чувствовать какую-то тягостную неловкость. Это убеждало Марсию, что с отъездом Малколма из Канн их с отцом жизнь станет еще более невыносимой.
Ужаснувшись откровенному высказыванию отца, яростно, всем своим существом протестуя против сложившейся ситуации, Марсия стала держаться еще более холодно и отстраненно в обществе Малколма.
Но в этот вечер отчаяние ее дошло до предела, и она, не выдержав, произнесла вслух то, о чем думала со дня их первого знакомства.
Она чувствовала, что Малколм — единственный человек, которому она может довериться. Он не похож на остальных джентльменов, которых она встречала на Ривьере. В нем было что-то по-английски надежное, близкое и родное.
К тому же Марсия не сомневалась, что Малколм — не горожанин, и чем больше она думала о нем в последние дни, тем больше интуиция подсказывала ей, что ему можно верить. Для Марсии он был человеком старшего поколения, и это было его преимуществом перед всеми. Она не могла доверять своим ровесникам и опасалась их. Молодые люди слишком настойчиво навязывали ей свое внимание и не желали примириться с тем, что их общество ей неинтересно.
В этот вечер, танцуя с ней в казино, Малколм словно помолодел, стал более человечным. Именно это побудило ее обратиться к нему.
И хотя он отказал ей, это не причинило ей боли и не заставило страдать от стыда.
Ей было понятно его удивление. Обращаясь к нему с такой необычной и неожиданной просьбой, она понимала безнадежность своей попытки, было бы просто глупо надеяться на что-то. В тот момент Марсия впервые испытала уважение к Малколму, какого не испытывала ни к кому в своей жизни. Более того, она почувствовала, что не робеет перед этим человеком и не боится его. В первое время она относилась к нему настороженно, как ко всякому мужчине, если инициатором знакомства с ним был ее отец, ибо это означало, что теперь от нее чего-то ждут, и ради отца она вынуждена многое терпеть.
Но потом сдержанность и молчаливость Малколма стали даже пугать ее. Теперь же она понимала, что все ее страхи были напрасны. Он сам был в беде, его жизнь не сложилась, возможно, он в опасности, и все это как-то сближало их.
Вот почему, поддавшись порыву, она, прощаясь, поцеловала его.
Каждая могла бы сделать это, ведь так целуют ребенка, любимое домашнее животное или даже мужчину, к которому испытываешь просто симпатию или понимаешь, что ему плохо. Такой поцелуй ровным счетом ничего не значит и ни к чему не обязывает — так, просто великодушный дар от чистого сердца.
Одна в своей комнате, Марсия думала о Малколме как о ком-то, кто вошел в ее жизнь и сможет помочь ей.
У него жизненный опыт, он настоящий мужчина и добрый человек.
Однако странно, что ей ни разу не пришла в голову мысль: думает ли он о ней?
Из окон виллы лились медленные звуки рояля.
Малколм, одетый в теплое пальто, почувствовал, как рядом чуть вздрогнула Элизабет — то ли от озноба, то ли от звуков музыки, — и, плотнее укутавшись в меховую накидку, взяла его за руку.
Вокруг них на фоне звездного неба темнели силуэты деревьев, далеко внизу сияло огнями побережье. После теплого дня ночной воздух был холодным, с морозцем, из-за близости заснеженных вершин.
Иван заботливо укутал ноги сестры пледом и лишь потом ушел в дом, взяв с Элизабет обещание, что если она почувствует хоть малейший холодок, то немедленно вернется в дом.
— Здесь так чудесно, — взмолилась Элизабет, — и именно так следует слушать музыку, вам не кажется? — обратилась она за поддержкой к Малколму.
Конечно, он согласился с ней, он не мог не согласиться, увидев обращенные к нему огромные глаза ребенка на худеньком овальном личике.
Весь день Малколм не сводил с нее глаз, жадно запоминая каждый жест и движение, каждую нотку в ее тихом голосе, чтобы сохранить все в своей памяти до следующей встречи.
Никогда прежде он не чувствовал такой полной гармонии между ними, когда все, что делалось и говорилось, еще больше сближало их, наполняя восторгом и счастьем.
Все, что касалось Элизабет, было не только волнующим для Малколма, но и необыкновенно важным. Он мгновенно чувствовал ее появление в комнате, а когда она уходила, ее образ, ощущение ее присутствия и ее обаяние еще долго оставались с ним.
В этой комнате все напоминало о ней — множество цветов и то, как они расставлены в вазах, как разложены подушки на диване, игра света, еда, оставленная для голубей на подоконниках, подбор книг на полках вдоль стены.
