Такси немилосердно трясло по каменистой петляющей горной дороге, но Малколм, закрыв глаза, предался воспоминаниям о тех счастливых минутах, когда держал Элизабет за руку, радуясь тому, что жизнь прекрасна, и его чувства уносят его куда-то в неведомую высь.
Однако, входя в отель, он опять вернулся мыслью к Марсии; она несчастна, ему жаль ее, и он обязан ей помочь.
Все последующие дни ожидания Малколм был вял и безразличен, словно жизненные силы покинули его и он был опустошен. Он не помнил, что делал, куда ходил, как спал и ел. Отказавшись от встреч с полковником и его дочерью, он попытался в одиночестве предаться размышлениям, но из этого ничего не вышло. Он хотел лишь одного — поскорее бы пришла среда, день, когда он снова увидит Элизабет.
Мысленно он даже подтрунивал над собой, как над влюбленным юнцом, который не может дождаться свидания с любимой.
Наконец наступило утро долгожданной среды. Проснувшись, он увидел серое небо и такое же серое море.
Малколм заказал такси на десять утра, чтоб приехать прямо к ленчу.
За пятнадцать минут до назначенного времени он уже был готов и нетерпеливо мерил шагами вестибюль отеля, дожидаясь такси.
Обычно Малколм наслаждался поездкой в горы, несмотря на опасную дорогу, крутые повороты, утесы с одной стороны, пропасти — с другой. Но сегодня ему казалось, что такси едет невыносимо медленно.
Ему хотелось как можно скорее попасть на виллу и увидеть Элизабет. В душе он посмеивался над своим нетерпением и тем, что сам заставил себя так долго ждать, назначив встречу на такой далекий день.
Малколм понимал, что во всем повинен страх, его проклятое чувство неполноценности. Он немолод. Иван и Элизабет такие юные не только по годам, но и по восприятию мира, по своим чувствам.
Малколм боялся наскучить им, показаться консервативным и неинтересным собеседником, когда они получше его узнают.
Он так долго жил вдали от людей, что теперь похож на изголодавшегося человека, перед которым поставили прекрасную еду, а он боится притронуться к ней.
«Не стану больше тянуть время, — пообещал он себе. — Навещу их снова завтра же или послезавтра». Видеть Элизабет как можно чаще для него сейчас важнее всего на свете. Ему легко в ее присутствии, уходит страх, исчезают сомнения и сковывающие его застенчивость и растерянность — печальные последствия долгого одиночества.
Когда он с Элизабет — все вокруг ясно, понятно и преодолимо. Все сразу становится на свои места, словно рука ее легла на его запястье, удары пульса сильнее и увереннее, он видит перед собой прямую дорогу, которую искал и должен был найти.
Беспокойство овладело Малколмом, каждый нерв в нем был натянут, он мысленно торопил такси, чтобы поскорее увидеть виллу с голубыми ставнями, где, он знал, его ждет Элизабет.
У въезда в деревню единственная узкая улочка была запружена поселянами, они направлялись к церкви на холме. Такси остановилось.
Высунувшись из окошка, Малколм увидел процессию, впереди нее мальчиков в белых стихарях, а за ними гроб. Жители деревни вышли проводить это печальное шествие. Они стояли вдоль улицы, многие навзрыд рыдали, иные молча глядели застывшим взором, без слез. У всех на лицах была скорбь, словно хоронили близкого и дорогого человека.
Малколм видел, как многочисленна процессия и как медленно она движется. Он инстинктивно снял шляпу, и внезапно его взор остановился на мужчине. Он узнал его, и сердце сжалось от недоброго предчувствия. Открыв дверцу, он вышел из машины и приблизился к поселянам, которые стояли вдоль улицы, ожидая приближающуюся процессию. Он уже видел небольшой, покрытый покрывалом гроб на погребальных дрогах и человека, идущего за ним. Подойдя поближе, Малколм слился с толпой и обратился к одной из женщин, оказавшихся рядом. Та подняла голову, и он узнал в ней жену Пьера. Лицо ее было заплакано.
Она отвечала на вопросы, которые он задавал ей почти неосознанно, пересохшими губами, глухим, едва слышным голосом.
— О, месье, — причитала женщина, — это мадемуазель Элизабет. Мы все так любили ее, а теперь она ушла от нас. Она была так добра к моему маленькому Жану.
Малколм остолбенело молчал. Он слышал слова, но они куда-то проваливались в него и жгли немилосердно, как капли раскаленной смолы.
Он слышал медленные шаркающие шаги процессии, скрип колес катафалка, пение хора и голос священника, читающего молитву.
Люди крестились и шептали слова молитвы, когда погребальные дроги с останками Элизабет приближались к ним.
Теперь Малколм хорошо видел Ивана с поникшей головой, лицо его было бледно, волосы в беспорядке, глаза полны невыразимой боли, губы судорожно сжаты в попытке сдержать рыдания. Процессию завершали дети, несущие множество венков, женщины с букетами мимозы, а за ними — мужчины и подростки. Длинный поток людей в полном молчании поднялся по лестнице, ведущей к церкви. За процессией последовали стоявшие вдоль улицы прихожане. Женщины в черных шалях и мужчины в своей лучшей одежде представляли собой картину подлинной скорби.
Жена Пьера вопросительно посмотрела на Малколма, прежде чем последовала за всеми.
— Вы пойдете в церковь, месье? — спросила она. — Это будет прекрасное отпевание.
Малколм отрицательно покачал головой, а потом, когда она повернулась, чтобы уйти, быстро спросил:
— Когда она умерла?
— Рано утром в понедельник, месье, — ответила женщина. — Она заболела в субботу, и врач сразу же сказал, что надежды нет, Она простудилась, и это было для нее смертельным.
Деревенская улица опустела, Малколм остался один. Глухим, но твердым голосом, удивившим его самого он сказал шоферу:
— Ждите меня здесь.
Малколм поднимался по тропе, пока не почувствовал, что устал и едва передвигает ноги. Он долго стоял перед виллой. Голубые ставни были наглухо закрыты, единственным признаком жизни были воркующие голуби на крыше, они еще не знали, что той, которая любила их, уже нет.
Он посидел еще какое-то время на камне, с которого любовался морем, когда, скользя по гальке, к нему спустилась Элизабет, чтобы изменить, как он сразу почувствовал, его отношение к окружающему миру и к тому, что творилось в его душе. Но сегодня не было солнца, мир тоже оплакивал его потерю. Море отсюда казалось серым и мертвым.
Даже самому себе Малколм не смог бы объяснить, что он чувствовал. Вокруг все казалось безжизненным и серым, голову стянуло железным обручем, он словно спрессовал живые мысли; ему, неприкаянному, некуда было идти.
— Элизабет мертва, — повторял он снова и снова, но и эти слова были лишены смысла, ибо не могли быть правдой. Элизабет, которую он приехал навестить, веселая и смеющаяся Элизабет, не могла уйти и оставить одиноким и безутешным не только его, Малколма, но и весь этот мир, который так любила.
