— И что? Молодость другой женщины не может заменить мне самой Елины.
— Может! Если речь идет о той женщине, которая стала твоей женой!
Улеб все меньше и меньше сдерживал себя.
— Думаешь, ее обрадует твой интерес к семье Сивоя?
Вадим раздраженно тер шею, изображая, что изволит гневаться.
— Не надо строить из новой княгини святошу-христианку! Она прибыла из Ярого городища по прихоти Елины, но не надо забывать, что она была рабыней Сивоя!
Выражение лица Улеба стало непроницаемым. Он явно не был настроен обсуждать нравы княжеской жены. Он знал обычаи и христиан, и людей других религий и не судил ни тех, ни других. Но Вадима не так-то легко было остановить.
— Почему все относятся к моей любви как к проклятию и считают меня самого умственным калекой? Может, Любава не так проста! Может, она любила своего хозяина! И поэтому Елина избавилась от нее таким хитроумным способом! И теперь у меня счеты с Сивоем не за Елины вовсе, а из-за собственной жены!
Улеб с раздражением взирал на разбушевавшегося князя.
«Только дурак не заметит того, с каким трепетом Любава относится к своему мужу. По закону и здравому смыслу она могла быть Сивою и рабыней, и женой, и никто не принуждал Вадима на ней жениться. А все его выпады сейчас не больше чем попытка избежать дальнейшего разговора».
Улеб вздохнул, от души желая, чтобы новой княгине удалось-таки образумить князя.
— Помяни мое слово, Вадим. Потеряешь ты еще одну жену.
— Ты что, решил заделаться волхвом?! — рявкнул Вадим.
— Нет, но иногда наши поступки так очевидны, что не нужно взывать к мудрости богов и предков. Ты губишь прекрасное настоящее, Вадим, ради призрачного несчастного прошлого. Никто не оценит этой жертвы.
— Ты знаешь, что по древнему заклятию тот, кто подарил этот перстень, не имеет права выбора!
— О чем ты? — растерянно спросил Улеб, потеряв нить рассуждений Вадима. — Ах, ты о Перстне Гордеи. Конечно, я помню. Только не доставай эту историю из-за пазухи всякий раз, когда нечего сказать!
Улеб посмотрел на дверь, за которой толпился народ, ожидающий приема у князя. Их беседа явно затянулась…
— Перстень Гордеи накладывает обязательства на того, кто его подарил, по отношению к тому, кому он подарен. Это так. Проявим уважение к верованиям твоей матери и не будем подвергать их сомнению. Но после того как ты имел глупость подарить его Елине, он прошел через несколько рук. Поэтому к тебе этот обет уже не имеет отношения!
Вадим так долго, не моргая, смотрел в окно, что заслезились глаза. Он с усилием моргнул несколько раз, превозмогая жжение, и кивнул.
— Да, ты прав, Улеб. Пожалуй, ты прав. Вели звать людей.
С этими словами князь сел на специально отведенное место и больше не отвлекался на беседу с другом.
Все время, пока он выслушивал жалобы людей, образ Любавы не оставлял его. Он пытался вновь вызвать в памяти лицо Елины, и сам недоумевал, зачем он это делает. Видимо, страдания, выношенные годами, давали о себе знать.
Елина послушно возникала в его воспоминаниях — высокая статная дама в роскошных боярских одеждах, — он с восхищением созерцал ее, но образ таял, несмотря на все усилия.
На его месте появлялось искаженное страстью лицо Любавы. Раскрасневшиеся щеки, пылающие полуоткрытые губы, сбившиеся прядки волос — все это разом стирало образ отстраненной красавицы. Вадим почувствовал, как теряет интерес к делам и отвлекается на неуместные мысли. Прием стоило бы закончить.
В это же время Любава хлопотала в новом доме. Хоть ее и расстроило отсутствие князя, но уверенность не покидала молодую княгиню. Каждому его поступку она находила объяснение и была уверена, что ночь сладкой любви не оставила Вадима равнодушным.
Ее дела по дому не были особенно обременительными. Она лишь обошла все по-хозяйски, собрала боярских дочек в княжий терем для занятий ткачеством. Пообщалась с их матушками о порядках, заведенных в городе, о настроениях в народе.
Ей хотелось пригласить Шушунью, но пришлось отказать себе в этом. Княгине не пристало так близко общаться с простыми людьми. Поэтому она ограничилась тем, что передала старой знакомой подарки и заказала множество новых украшений, приличествующих ее новому статусу. Украшения были не для самых важных случаев, но она надеялась постепенно привлечь к Шушунье знатных покупательниц.
За этими приятными мелкими хлопотами прошел весь день, и, подавляя в себе беспокойство, Любава принялась готовиться ко сну.
Весь город стремительно погружался в темноту, а князь все не возвращался. Постепенно Любаве стало казаться вполне объяснимым то, что Вадим решил остаться ночевать в другом городе. «Князя принимают с размахом, а желающих попасть к нему на прием невпроворот, поэтому чему уж удивляться…»
Любава старалась уснуть, подавив в себе легкое разочарование. Ее тело протестующе ныло, и мечты уносили ее туда, где сейчас находился муж. Но усталость и новые впечатления давали о себе знать, и княгиня погрузилась в трепетный, поверхностный и полный изменчивых образов сон.
Проснулась она оттого, что жаркие и бесстыдные сновидения переходили в реальность. Любава почувствовала возбуждение, встрепенулась и в полной темноте почувствовала, что ноги ее разведены в стороны и подняты высоко над головой. Жаркие губы и властный язык скользили по внутренней поверхности обнаженных бедер и разжигали в теле дрожь и столь знакомую истому.
Страсть волнами, почти с болью, захлестнула ее грудь и ударила в голову. На мгновение ей показалось даже, что это не муж, а какой-то необузданный незнакомец ворвался в темную спальню, воспользовавшись отсутствием князя. Предположение было нелепым, но Любава решила подыграть ему. Отталкиваясь от широкой груди руками, она вильнула бедрами в сторону, хоть ей совсем и не хотелось ускользать от столь страстных поцелуев.
Вадим хрипло произнес ее имя, будто пытаясь успокоить ее и ускорить узнавание, но так быстро сдаваться было совсем неинтересно. Кажется, теперь князь полностью забрал инициативу любовных утех в свои руки. Ощущая, как упругая плоть погружается в ее горячее лоно, Любава могла бы сказать, что руки тут и ни при чем.
Получается, что соскучился… Проносились отрывочные мысли в голове княгини. Оставил дружину или всех погнал сюда посреди ночи? Видимо, очень уж сладкой оказалась молодая жена.
Выныривая из крепких объятий мужа под его недовольный стон, Любава зажгла свечу и покрыла поцелуями любимое лицо.
— Солнце мое! Князь мой, муж мой! — повторяла она. — Вернулся, родной! Люблю! Сильно, безумно люблю!
