– Ну, нет, мой красавец. У тебя там будет немало интересных дел, – Джасмин улыбнулась. – Поверь мне.
Даже притом, что послужной список Майкла Сэмсона был безукоризненным, потребовалось почти четыре месяца, чтобы получить место в «Мэритайм континентале». Самолет с Майклом приземлился в Нью-Йорке в ветреный, холодный день февраля. Майкл подумал, что попал в ад. Шум города сводил его с ума, его душа протестовала против окруживших его стали и бетона, работа казалась никчемной. Но как и в Цюрихе, у Майкла было секретное задание, которое поручила ему Джасмин.
Завоевав себе репутацию несколько эксцентричного отшельника, Майкл окунался совершенно в другой мир, когда заканчивался рабочий день. Поскольку Нью-Йорк представлял собой гигантскую плавильню рас и народов, там легко было найти киприотов, мальтийцев, ливанцев и арабов, которые были заняты в большинстве отраслей сферы услуг. Майкла легко приняли в их общество. Он делил с ними хлеб, пил чай и, завоевав их доверие, стал раскуривать с ними трубку с гашишем. Меньше чем через полгода Майкл узнал фамилии основных импортеров, посредников и уличных торговцев. Он встречался с сицилийцами с холодными глазами, которые контролировали торговлю героином, и упитанными неаполитанцами, которые командовали в профсоюзе докеров. Он слушал пустопорожнюю болтовню университетских студентов в Гринвич-Виллидже и намотал себе на ус, что они часто упоминают марихуану и гашиш. Ясно, что наступала новая эпоха и эксперименты с наркотиками составляли значительную часть этого. Ясно было и другое – лучший гашиш и опиум поступали с Ближнего Востока, а самая лучшая такая продукция шла из долины Бекаа. Но как узнал Майкл, к этому богатому источнику доступа ни у кого не было. Покупатели, которых посылали в долину Бекаа, навсегда пропадали, и это место приобрело устрашающую репутацию. Говорили, что там невозможно завязать бизнес. Джасмин разрешила Майклу действовать и показать им, что они ошибались.
Несколько месяцев ушло на организацию и доставку первой партии груза, но сицилийцы и итальянцы раскидали его за три дня, молили прислать еще. Майкл согласился, но поднял цену. Он повышал ставки до тех пор, пока прибыль на каждый фунт гашиша, поступавшего в Нью-Йорк контрабандой, не достигла четырехсот процентов. Еще выше был доход от сырого опиума, доставлявшегося в Марсель.
Майкл очень тщательно оберегал различия между своими двумя мирами. Сицилийцам он был известен только по имени Майкл, безупречно одевавшийся и имевший доступ к богатствам Бекаа. Для «Мэритайм континентала» он был безликим клерком, прилежным, компетентным, без воображения. Для Прюденс Темплтон – осуществившейся мечтой.
По мере расширения своего бизнеса с наркотиками Майкл начал тяготиться обязанностями в банке. Он почувствовал вкус власти, которую давали ему деньги и связи. Он стал подумывать о том, чтобы сбросить с себя пропылившуюся личину Майкла Сэмсона вместе со старомодной, великовозрастной любовницей и блеснуть перед всем светом. Когда искушение становилось слишком сильным, он подумывал даже о том, чтобы отделаться от Джасмин. Она многое дала ему, далеко его завела, но теперь у него всего было вдоволь, он достаточно узнал, чтобы лететь дальше самостоятельно. Такие мысли приходили к нему все чаще и чаще по мере того как протекали месяцы. Когда Майкл услышал о смерти Александра Мейзера, он прикинул, не является ли это знаком того, что наступило время менять уклад жизни.
Такое время пришло, только он совершенно неправильно истолковал его значение.
Джасмин сладко потянулась, потом поднялась, соскользнула с кровати, взяла сигарету. Запутавшись во влажных простынях, Майкл наблюдал за ней.
– Я почти забыл, как ты это делаешь, – пробормотал он.
Джасмин тихо усмехнулась.
– А я не забыла. – Она посмотрела на него. – Ты сгораешь от любопытства, почему я здесь.
Майкл пожал плечами:
– Приехала на похороны Александра.
– Да, отчасти поэтому. – Джасмин глубоко затянулась. – Частично же потому, что тебе пора возвращаться домой.
Майкл резко сел.
– Возвращаться? А кто же будет управлять всем этим здесь?
– Ты имеешь в виду свое дело с наркотиками? Никаких проблем. Ты увезешь все это с собой. Твои люди здесь могут распространять этого товара в десять раз больше. И именно такое количество ты и станешь отправлять им как хозяин долины Бекаа, как новый заим Бейрута.
Майкл закрыл глаза. Все это пройдет, как он и представлял себе.
– Однако есть несколько незаконченных дел, о которых надо позаботиться, – продолжала Джасмин.
Майкл уловил стальные нотки в ее голосе.
– Например?
– Ты все еще в интимных отношениях с этой коровой?
– Прюденс? К сожалению.
– В ближайшие несколько дней будь с ней особенно любезен. Пусть на работе она как бы ослепнет, оглохнет и онемеет.
– Почему?
Джасмин прильнула своими губами к его губам, запустила руку к его паху.
– Об этом я скажу тебе позже.
Как и большинство ливанских христиан, Александр Мейзер относился к маронитам, которые являлись последователями римской католической церкви. Но Катя считала, что религия никогда не играла существенной роли в жизни ее отца, поэтому была сильно удивлена, когда узнала о его наставлениях относительно своих похорон и погребения. Он распорядился, чтобы отпевание совершили в небольшой маронитской церкви в Потакете, штат Род-Айленд, чтобы его тело предали земле на кладбище этой церкви.
Катя спросила об этом Эмиля.
– Приехавшие в страну ливанцы, – объяснил он, – предпочли жить в небольших городках. Александр щедро выделял деньги для церквей таких городков на их деятельность.
«И все это я впервые узнаю о нем, – думала с грустью Катя. – Сколько меня ждет других открытий?»
Верный своему слову, Эмиль позаботился обо всем. Небольшой зафрахтованный вертолет доставил его и Катю на аэродром возле Потакета, где их ждали лимузины, чтобы отвезти в церковь.
Катя почувствовала облегчение, уехав из Нью-Йорка. Стоял свежий, сухой апрельский день, в воздухе пахло солью, недалеко плескались волны океана. По утрам в будние дни Потакет являл собой идеальный образ сонного городка Новой Англии с беспорядочно разбросанными белыми сборными домиками, обрамленными высокими кленами и соснами, с открывающимся видом на гавань.
Похороны были немноголюдными, ограничивались родственниками и небольшим числом проживающих здесь ливанцев, которые относились к Александру как к своему человеку. Церковная служба в его память для друзей и коллег по бизнесу состоится позже на неделе в храме святого Патрика. Катю приветствовал у машины старый священник с черной окладистой бородой и густыми бровями, похожими на крылья ангелов. Он поздоровался с ней и повел ее в церковь. По дороге он представил глав ливанских семей, которые кланялись Кате и целовали ее руку.
– Вашего отца здесь очень любили, – тихо сказал священник. – Он был щедрым человеком, который с радостью помогал нам деньгами.
Катя приняла соболезнования со всей грациозностью, на которую была способна. Эти люди относились к ней так, будто ее отец был их феодальным лордом, а она принцессой.
Арманд Фремонт подошел к Кате, когда священник удалился в ризницу.
– Не удивляйтесь их поведению. Помните, что ливанцы в первую очередь являются членами своей семьи, потом своей деревни, а затем религиозной группы. И только после всего этого они ливанцы. Когда вы уехали в Калифорнию, Александр проводил здесь много времени. Он любил этих людей, и они отвечали ему тем же, поэтому они проявляют к вам уважение, которое, по их мнению, вы заслуживаете как его дочь.
Катя не успела ему еще ответить, как Арманд взял ее за руку и повел к последнему ряду скамеек.
– Вам надо встретиться с некоторыми людьми, – пояснил он. – Не знаю, помните ли вы их.
Катя взглянула на двоих мужчин и одну женщину, стоявших вместе. Она неясно припомнила их по старым фотографиям, но как их зовут, не могла вспомнить.
– Ах, Катерина! Вы помните меня, не правда ли?
Пьер Фремонт. Знаю, что после Бейрута прошло много времени, и вот встречаю вас при таких трагических обстоятельствах… Искренне сожалею.
– Спасибо, – поблагодарила Катя, пытаясь вспомнить его лицо.
– А меня вы, вероятно, не помните, Катерина, – произнесла, представляя себя, Джасмин. – Когда мы виделись, вы были еще совсем ребенком.
Но Джасмин была не из тех женщин, которых можно забыть. Даже в такой печальный день ее элегантно сшитое черное платье, гладко зачесанные назад волосы и отличный макияж показывали, что с ней нельзя не считаться. Катя почувствовала себя неловко под холодным, критическим и слегка насмешливым пристальным взглядом взрослой женщины. Неожиданно Катя вспомнила тот день, когда ее впервые представили Джасмин, и как она затрепетала от страха и смутилась, подумав, что эта женщина может видеть сквозь нее, точно так, как она смотрит сейчас…
