— А поточнее не можете вспомнить? — спросила я. — Может, вспомните имя этого человека?
— Увы, моя вина, — проговорила Рози. — Эдвард называл его имя, но, по правде сказать, дорогая, я не старалась запоминать подробности. Ваш дядя говорил в моем присутствии о многом, и я понимала, что он проясняет эти предметы для себя самого, так сказать, раскладывает по порядку, но не для меня — для себя самого. У него была такая привычка — думать вслух, и он любил говорить: «Рози, наш дом — единственное место, где я осмеливаюсь думать. Слишком опасное занятие теперь, когда я стал такой важной персоной. Я могу выдать тайны правительства, после чего меня расстреляют в Тауэре». Он всегда бы большим шутником, ваш дядя.
— Но попробуйте вспомнить! — пыталась я настоять на своем. — Это очень, просто ужасно важно, чтобы вы вспомнили имя этого человека.
— Ну, хорошо… — произнесла Рози, а потом вдруг хлопнула в ладоши и воскликнула: — Вспомнила! Москито или что-то в этом роде.
— Итальянское имя, — заметила я.
— Вполне возможно, — согласилась она. — Помню, что тогда оно показалось мне забавным. Да, я уверена, его звали Москито.
Имя и мне показалось странным, но больше узнать что-либо от миссис Хьюитт я не смогла. Мы проговорили еще полчаса, и в какой-то момент мне пришло в голову, что в этот дом мне еще предстоит вернуться.
— Я непременно загляну к вам еще раз, — пообещала я.
— Буду рада, — отозвалась она. — Уж и не знаю, как вы ободрили меня.
Я покинула квартиру миссис Хьюитт несколько озадаченная — мой любимый дядя Эдвард предстал передо мной с неожиданной стороны. Интересно, представляет ли мама, каким на самом деле был ее брат, или только я на всем белом свете сумела увидеть в нем ее глазами неуемного авантюриста; глазами Питера Флактона — блестящего, даже революционно настроенного политика; и глазами Рози — любящего мужа, ценящего свой семейный уют.
Однако Рози открыла мне не только новую сторону характера моего дяди. Похоже, что она дала мне ключ к тайне его убийства. «Москито» и «Глазго» — это было немного, но все же лучше чем ничего. И кто знает, куда может привести меня этот след?
Питер заметно разволновался, когда я поделилась с ним полученной информацией.
— Глазго! — воскликнул он. — Тот самый секретный завод, о котором я упоминал, расположен как раз возле Глазго.
— Ну, тогда вполне очевидно, что люди, убившие дядю Эдварда, вскрыли сейф для того, чтобы узнать все о новом изобретении.
— Похоже на то, — согласился он. — Естественно, в том случае, если миссис Хьюитт направила нас по правильному следу. Кстати, а почему вы решили встретиться с ней?
Я рассказала ему о том, что видела ее на улице в ту самую первую ночь после моего приезда и после на похоронах.
— А вы знали о ней? — спросила я Питера.
Он явно смутился.
— Ну, так или иначе, все знали о ней, и, хотя я никогда не говорил на эту тему с вашим дядей, полагаю, он не сомневался в том, что мне известно, где и с кем он проводит большую часть своего свободного времени. «Если я буду вам нужен, звоните мне по телефону Вестминстер 902», так говорил он мне, не вдаваясь в подробности.
— Как это по-английски! — я усмехнулась. — Ваша традиция запрещает джентльменам обсуждать своих дам.
— Не столь уж плохая традиция! — с горячностью воскликнул Питер. — Если бы вы слышали, как в моем присутствии некоторые молодые люди отзывались о женщинах, то были бы благодарны тем, у кого хватает воспитания уважать ваших сестер.
Подобная сентенция несколько удивила меня, и я улыбнулась.
— Вы совершенно правы и, пожалуйста, не подумайте, будто я стала меньше уважать дядю Эдварда. Наоборот, его любовь к миссис Хьюитт только укрепила мое уважение к нему.
— Расскажите мне о ней, — попросил Питер, и я пересказала ему большую часть того, что услышала от этой женщины. Он молча слушал меня, а когда я договорила, сказал:
— Счастливый! Я всегда считал вашего дядю счастливцем, однако он оказался еще более удачливым, чем я предполагал.
— Сомневаюсь, чтобы дело было в одной только удаче, — добавила я задумчиво. — Думаю, к удаче этой была подмешана и немалая доля отваги. Не могу представить себе, чтобы заурядный человек, обладающий положением и репутацией дяди Эдварда, нашел в себе достаточно смелости продолжать такую любовную интригу, поднявшись на вершину власти.
— Полагаю, что вы правы, — согласился Питер. — По большей части все мы трусливы в сердце своем, не осмеливаемся нарушить традиции и правила.
— А я намерена предложить вам именно нарушить правила, — проговорила я. — Я собираюсь предпринять один неординарный поступок и надеюсь, что вы поможете мне.
— То есть?
— Я отправляюсь в Глазго. Вам придется сообщить мне, где находится этот секретный объект. Я или наймусь туда на работу, или поселюсь рядом, чтобы выяснить, что там происходит.
— Едва ли это возможно, — поджал губы Питер.
— Нисколько не сомневалась в том, что вы скажете это, — ответила я невозмутимо. — Удивилась бы я только в том случае, если бы вы согласились. И ради бога, давайте перестанем делать «так как надо», а разнообразия ради поступим соответственно обстоятельствам! Вы, конечно, можете попытаться узнать отсюда, нет ли там лица с итальянской фамилией, но если таковая персона полиции неизвестна, нам, скорее всего, придется искать его самостоятельно.
— И вы полагаете, что похожи на фабричную девчонку? — ехидно осведомился Питер.
Я пересекла комнату и взяла со столика номер «Ивнинг стандард».
— Посмотрите на это фото, — сказала я, указывая на фотографию дочери герцога, работающей на заводе, изготавливавшем снаряды.
— Не думаю, чтобы от нее был какой-либо толк, — заметил Питер.
В порыве раздражения я швырнула газету на пол.
— Да перестаньте вести себя с таким превосходством и насмешками! По-моему, вы один из самых противных мужчин среди тех, кого мне приходилось встречать в своей жизни.
— Ну, простите, — проговорил Питер, и в голосе его действительно прозвучало раскаяние. — Не хотел вас обидеть, на самом деле меня ужасно раздражает вся эта показуха. Мы ведем войну, положение чрезвычайно серьезное, a газеты преподносят нам чуть ли не светскую хронику.
Подобрав с пола газету, он бросил на нее презрительный взгляд.
— Вместо того, чтобы дать снимок рабочего, давшего больше всех продукции с начала войны, они пишут о дуре-дебютантке, по счастью обладающей титулом. Какая сейчас разница в том, кто входит в заводские ворота? Главное — то, что производится.
