— Понимаю ваше негодование, — согласилась я, — но именно люди света из поколения в поколение правили Англией. Нескольким годам войны разом не отменить этого, и, на мой взгляд, некоторые из девиц, не желающих «унизить» себя работой на предприятии, отнесутся к такой перспективе иначе, если узнают, что будут работать рядом с дочерью герцога.
— Вы правы, — признал Питер. — Мела, вы удивительно здравомыслящий человек. И я уверен в том, что нам нужны такие люди, как вы, готовые продемонстрировать, какими тупыми сделались наши мозги, засоренные бессмысленными предрассудками.
— Вы говорите вполне смиренным тоном, — сказала я. — И мне это нравится. Я всегда опасалась этого присущего англичанам неистребимого чувства собственного превосходства.
— Иногда мне хочется отшлепать вас! — мрачным тоном заметил Питер. — Чувства собственного превосходства нам не занимать, но едва ли оно так уж ужасно.
— Если бы вы когда-либо повстречались с самим собой, — поддразнила я его, — то вы бы поняли, что я имею в виду.
На лице его застыло недовольное возражение, но тут часы пробили шесть, и я воскликнула:
— Послушайте! Это серьезно! Я хочу незамедлительно отправиться в Глазго. Я полагаю, что мой план не так уж плох.
Я забрала у Питера «Ивнинг стандард». На той же самой странице, рядом с фото дочери герцога был помещен снимок рабочей столовой, и мне в голову пришла неплохая идея.
— У меня есть идея! — воскликнула я. — Мы могли бы вместе с вами устроить там выездной ларек.
— Вряд ли это возможно, — усомнился Питер.
— Возможно! Все возможно, если захотеть. А для начала позвоните власть предержащим и узнайте, есть ли там человек с итальянской фамилией. А потом раздобудьте разрешение — или что там требуется — для того, чтобы мы организовали выездную торговлю на этом секретном предприятии. Лучше не вовлекать в это дело лишних людей, если вы можете это устроить. Вы будете вести машину, а я раздавать еду и питье.
— Может, это и неплохая идея, — проговорил Питер задумчиво. — Но что подумают люди?!
— Какие еще люди? — с резкостью ответила я. — И какого черта мне в их мнении и в том, кто они. Это война! Не думаете ли вы, что людей, убивших дядю Эдварда, сколько-нибудь заботит, что мы о них думаем.
Питер промолчал, а я продолжила:
— Меня ни капли не заботит, что может подумать обо мне или о вас сборище идиотов. К тому же, зачем им знать? Зачем помещать в газетах сообщение о том, что состоятельный мистер Питер Флактон, депутат парламента, открывает в Глазго заводской буфет.
— Конечно же нет! — в ужасе воскликнул Питер. — Я думал не о себе, а о вас.
— Обо всем, что касается Памелы Макдональд, я побеспокоюсь сама. Мне казалось, что вы смогли убедиться в том, что эта разумная молодая особа вполне способна сама позаботиться о себе.
— Это очевидно, — усмехнулся Питер. — Что ж, я исполню все, что приказано вами. Но придется переговорить с министром внутренних дел, и один только Бог знает, что он скажет о вашей идее!
— А каков он из себя? — спросила я.
— Внешне или характером? — уточнил Питер.
— И то и другое.
— Высокий, темноволосый, худощавый, блестяще образованный, но несколько резковатый, во всяком случае до завтрака, холостяк.
— Как раз мой тип. Будет лучше, если я сама съезжу на встречу с ним.
— Вы никуда не поедете. Вы и так причиняете мне достаточно хлопот. Оставьте это дело мне. Если вы не против, я предпочту собственные методы.
Я повернулась к двери.
— Мне безразлично, какими методами вы пользуетесь, — проговорила я, — пока они дают нужный мне результат.
Не предоставляя ему времени на ответ, я поднялась по лестнице. В гостиной я застала Макса, в одиночестве читавшего газету.
— А где все остальные? — спросила я.
— Сибил поехала в Красный Крест, — ответил он, — Вили отправилась с ней. А вы что делали?
— Переделала много разных дел, — уклонилась я от прямого ответа. — Это у вас чай? Я тоже выпила бы чашечку.
— Позвоню, чтобы принесли свежий чай, — сказал он, нажимая на кнопку звонка.
Я вдруг поняла, что голодна, и налегла на лепешки и хлеб с маслом. Когда дворецкий принес чайник с только что заваренным чаем, Макс, раскуривая сигарету, вдруг проговорил:
— Теперь я долго здесь не пробуду, ухожу в авиацию свободной Югославии.
— Как это мило! Вам нравится летать?
Игнорируя мой вопрос, он спросил:
— А вы будете скучать, когда я уеду?
— Конечно, — легко пообещала я. — Но я и сама недолго пробуду здесь, устроюсь на работу. Раз уж я осталась в Англии, придется чем-то заняться.
— Я считаю вас очаровательнейшей и отважнейшей особой, — проговорил Макс в иностранной манере, которая странным образом лишала его слова всякой застенчивости.
— Приятно слышать.
Я как раз допила чай и поднялась из-за стола. Макс вдруг отбросил сигарету в камин и без всякого предупреждения обнял меня.
— Вы очаровательны, Мела, — проговорил он, — невероятно очаровательны.
Он оказался очень силен, и я не смогла вырваться из его объятий. Я попыталась отвернуться, но опоздала. Рот его впился в мои губы, он прижал меня к себе так, что я едва сумела вздохнуть. Я попыталась сопротивляться, но в этот самый момент дверь отворилась, и в гостиную вошел Питер.
Макс выпустил меня из объятий, и мы разлетелись в стороны со стремительностью, придавшей всей сцене идиотский вид. Питер застыл на какое-то мгновение на месте, и мне показалось, что в его глазах вспыхнул гневный огонек.
— Надеюсь, я не помешал, — проговорил он ледяным тоном.
Сказать мне было попросту нечего. Щеки мои залились краской, и я изо всех сил старалась сохранять власть над собой.
— Не хотите ли чаю? — спросила я как можно любезнее. — Только что принесли свежезаваренный чай.
— Нет, спасибо, не хочу. — Питер развернулся и, выходя из комнаты, громко хлопнул дверью.
Я посмотрела на Макса:
— Ну вот… В какое положение вы меня поставили! Что подумает Питер? В конце концов, мы с вами едва знакомы.
— Но я искал вас всю свою жизнь! — патетически воскликнул Макс.
— Не будьте идиотом! — резко бросила я. — Что теперь я должна сказать Питеру, вот что мне хотелось бы знать.
— Какая разница, что вы ему скажете? — пожал плечами Макс. — К тому же легкое потрясение пойдет ему на пользу — англичане слишком самодовольны.
Эти его слова раздосадовали меня. Забавно, поскольку сама я всегда с пренебрежением отзываюсь об англичанах, однако мне было обидно слышать подобные речи от стопроцентного иностранца. В конце концов, при всем своем канадском скепсисе в отношении родины моих предков, его прежде всего определяла старая семейная распря.
