папа. Но я каждый раз снова отправлялся в плавание. Тогда иначе было никак. Мы были словно два корабля, проплывающие друг мимо друга в ночи, как в стихотворении Лонгфелло, — грудь отца тяжело, с сипением вздымалась, каждый вдох давался ему с трудом.
Я потянулась к его покрытой родинками руке и сжала ее.
— После службы меня приписали к Детройту, и я топил свою тоску на дне бутылки. Но тогда я встретил твою мать, и она меня спасла, — он смотрел мне в глаза, не отрываясь. — Вот что ты должна запомнить. Ты меня слушаешь?
— Да, — я впитывала в себя каждое его слово.
— Твоя мама стала любовью всей моей жизни, но до нашей встречи у меня была другая жизнь. Вот что я пытался тебе объяснить, — его губы дрогнули.
Когда? Когда он пытался мне это объяснить? Я лихорадочно перебирала в памяти каждый день из последних недель, пытаясь найти, что именно я упустила. Я не понимала, что могла означать эта его «другая жизнь», и, кажется, не была уверена в том, что хочу понять.
Было бы проще, если бы ты просто прочла мое письмо. Я хочу, чтобы ты сделала это прямо сейчас, хорошо, Тори? Время пришло.
Время пришло?
В моей груди тут же сжался тугой комок и запылал таким жаром, что стало больно сердцу. Я старалась дышать как можно ровнее, чтобы справиться с эмоциями и не дать себе сорваться. Мне было не двинуться с места.
Он протянул руку и похлопал меня по запястью. — Оно лежит с моими вещами. Сходи принеси. Я нашла его сумку за дверью в туалет, поставила на тумбочку и расстегнула молнию. Дрожащими руками я перебирала его одежду и застыла на месте, когда пальцы наткнулись на бумажный конверт. Вытащив его, я некоторое время стояла и просто смотрела на то, что оказалось в моих руках.
Красные чернила, японские иероглифы кандзи, потертая от времени и многократного просмотра бумага.
Когда я возвращалась к его кровати, наши взгляды встретились: умирающий мужчина и его отчаянно страдающая дочь.
— Подойди сюда, сядь, — сказал он. — Все в порядке.
Но это было не так. Я не могла принять его прощальные слова и не была готова попрощаться с ним сама. Я просто не могла этого сделать.
Когда я попыталась заговорить, у меня сжалось горло.
— Я... — я шагнула к нему, потом остановилась, стараясь успокоиться. Эти последние месяцы выдались невыносимо тяжелыми, я стала свидетелем его постепенного угасания от не поддающегося лечению рака, а теперь.... К горлу подкатил комок, и в глазах стали собираться слезы. Я быстро направилась к двери.
Папа что-то говорил, но я уже выскочила в коридор и спряталась. Прикрыв ладонью рот, я старалась делать глубокие ровные вдохи, чтобы успокоиться. Как это могло случиться? Мы исследовали все возможные методы лечения, испробовали все рекомендации, даже нашли специалиста по нетрадиционной медицине, но ничего не помогало. На плечи навалилось тяжелое чувство вины и беспомощности. Я посмотрела на конверт. Теперь я понимаю, что мне стоило открыть его сразу же, как оно пришло.
* * *
Отец смотрел игру в гостиной.
— Тори, это ты?
— Да, — я бросила ключи и письма с газетами, которые вынула из почтового ящика по дороге, на столик, удивляясь, что он услышал меня сквозь оглушительный звук телевизора. — Тут тебе письмо, — я выглянула в проем и помахала конвертом.
Он не отрывал взгляда от экрана, я же не могла отвести взгляд от пустой сумки, все еще стоявшей возле его кресла. Он все еще не собрал вещи для больницы, а мы должны были выезжать туда завтра утром. Хоть наш доктор каким-то чудом сумел найти для отца место, я понимала, почему он не горит энтузиазмом.
Я ненавидела рак.
Он сжигал не только тело. Он пожирал его дух, а это, в свою очередь, убивало и мой. Я проваливалась в отчаяние, чувствуя себя осиротевшим ребенком в тридцать восемь лет.
Я оставила его досматривать игру — одно из немногих занятий, которые по-прежнему доставляли ему удовольствие, — налила себе кофе и села за просматривание почты, которой оказалось немало. Конверты были перевязаны толстой резинкой и запиханы в его почтовый ящик так, словно он уехал в отпуск на целый месяц и забыл предупредить об этом своего почтальона. Вот только никакого отпуска не было, а он забывал говорить мне, чтобы я заглянула в его почтовый ящик.
Сделав очередной глоток кофе, я поймала себя на том, что не могу оторвать взгляда от конверта, покрытого красными иероглифами. Адрес был перечеркнут толстыми красными линиями, над которыми надпись по-английски гласила: Parti. Parti? Я перевернула конверт, потом повернула его снова адресом к себе. По конверту видно, что он был неоднократно сложен, а край и вовсе замят, словно попал в какой-то механизм автоматического сортировальщика. Удивительно, что конверт вообще добрался до нас.
Журналист во мне требовал немедленно его распечатать, чтобы наконец понять, что именно держу в руках: мои пальцы нащупывали лист бумаги и какую-то нить внутри. Я встряхнула конверт, но он был невесомым. Разгладив замятую сторону, я рассмотрела надпись: «Япония». На первой букве «Я» были смазаны чернила, и я коснулась потека пальцем. С кем отец мог поддерживать отношения в Японии? Он был там, пока служил на флоте, рассказывал нам массу полных яркими деталями историй о том, на что она была похожа, но это было целых пятьдесят лет назад. На конверте я не заметила никаких эмблем или регалий, так что это было не официальное уведомление о встрече сослуживцев или что-то в этом роде. Может, это все же приглашение на встречу, только не официальное? Помнится, он говорил, что играл в бейсбол даже во время службы в Японии.
Однажды команда «Седьмой флотилии» вызвала на бой команду фермы в Йокосуке «Шонан Сеарекс», и игра проходила на забитом до отказа стадионе. Каждый раз, когда папа о ней рассказывал, он прикладывал к бровям ладони, словно всматривался в даль.
— Во всем стадионе не было ни одного свободного места. Представляешь, Тори? — говорил он.
И я старалась представить открытый стадион, идеально ровное травяное покрытие и отца, молодого, взволнованного, разогревающегося возле засыпанного песком круга подачи.
— Представь себе, какой там стоял шум, — рассказывал отец. Вместо привычных аплодисментов там раздавался стук разноцветных пластмассовых бит о спинки кресел: ра-та-та-там. Капитаны команд болельщиков бегали по проходам, били в барабаны
