– Дождь, милорд, – предупредил кучер, глядя на него с козел.
Маркиз посмотрел себе под ноги. Да, черный тротуар блестел от воды.
– Уиттл, а шел дождь, когда мы уехали от Крокфордов? – спросил он, внятно произнося все слова, хотя был в стельку пьян.
– Нет, сэр. Только густой туман.
– Ладно. – Девеллин надвинул поглубже шляпу. – Все равно прекрасный вечер для прогулки. Свежий воздух немного протрезвит меня.
– Но сейчас утро, милорд. Почти шесть часов.
– Неужели? Разве я не собирался обедать вечером с мисс Ледерли?
Уиттл сочувственно глядел на хозяина.
– Это было прошлым вечером, сэр. А потом вы собирались ехать в театр. Но вы не…
Девеллин провел рукой по лицу, чувствуя отросшую щетину.
– Понимаю, – наконец сказал он. – Не сумел выехать, когда нужно?
Кучер кивнул:
– Да, милорд.
– Я напился? Играл в кости?
Лицо Уиттла оставалось бесстрастным.
– Думаю, тут была замешана дама, сэр.
Дама? Конечно. Теперь он вспомнил. Пышногрудая, восхитительная блондинка. И определенно не леди. Интересно, хороша ли она была? Вернее, хорош ли был он? Возможно, и нет. Да и какая, к дьяволу, разница? Но театр? Господи, на этот раз Камелия наверняка задумала убить его.
– Ладно, я пройдусь до Бедфорд-плейс. Не хочу иметь свидетелей моего унижения. А ты возвращайся на Дьюк-стрит.
– Возьмите с собой трость, милорд, – посоветовал кучер. – В Сохо полно разбойников.
Девеллин широко ухмыльнулся.
– Только разбойников? Беспокоишься насчет Дьявола с Дьюк-стрит? Ты правда считаешь, что он посмеет?
Уиттл криво усмехнулся.
– Нет, если бы увидел ваше лицо, сэр. К несчастью, они предпочитают нападать сзади.
– Ну что ж, давай мне трость, – засмеялся Девеллин, протягивая руку.
Карета покатила дальше, а маркиз подбросил трость в воздух и сумел поймать ее прежде, чем она упала на землю. Не так уж он и пьян. Мысль весьма ободрила Девеллина, и он двинулся по тротуару, выстукивая тростью ритм своего гимна:
«О, Бог, наша помощь в минувшее время, Наша надежда грядущих лет! Наша защита от де-да-дим, И наша да-де-да-дим!»
Ему не встретилось ни одного разбойника во время его короткой прогулки от Сохо до Блумсбери. Возможно, из-за ужасающего пения. Возможно, потому, что маркиз был высок, широк в плечах, и это отбивало всякую охоту с ним связываться. Таких, он слышал, называют «громадинами». Ему плевать, как его называют. В любом случае трость ему не понадобилась. Но обстановка круто изменилась, когда он вошел в собственный дом, все еще напевая:
И тысяча лет в Твоем понимании, словно один промелькнувший вечер! Короткий, будто…
– Ах ты, ублюдок! Ей-богу, сейчас я отплачу тебе за промелькнувший вечер!
В воздухе просвистела тарелка. Девеллин пригнулся. Фарфор ударился о карниз, ему на голову посыпались осколки.
– Кэмми?
Его любовница выступила из тени, размахивая каминными щипцами.
– Я тебе не Кэмми, свинья!
Она метнула в него статуэтку мейсенского фарфора. Маркиз уклонился.
– Положи щипцы, Камелия, – сказал он, держа наготове трость, словно мог отразить следующий летящий предмет. – Положи, я тебе говорю.
– Убирайся туда, откуда явился! – крикнула она. – Чтоб тебе сгореть в аду, неотесанный ублюдок!
– Камелия, ты опять показываешь свой ограниченный словарный запас, – укорил ее Девеллин. – Я только вошел, а ты уже дважды объявила меня незаконнорожденным. Лучше налей-ка нам бренди, моя дорогая. Мы сейчас это уладим.
– Ты это не уладишь, – сказала она, размахивая щипцами. – Потому что я собираюсь засунуть их тебе в задницу, Девеллин.
Маркиз содрогнулся.
– Кэмми, что бы я ни сделал, мне очень жаль. Завтра я куплю тебе ожерелье, клянусь.
Он лишь на секунду отвернулся, чтобы положить трость и шляпу. Весьма опрометчиво. Ибо, швырнув ему в голову свое орудие, Камелия бросилась на него, словно бешеный терьер, истребляющий крыс.
– Ублюдок! – вопила она, молотя его кулаком по голове. – Свинья! Свинья! Тупая свинья!
На это представление взирали из коридора слуги. Девеллин развернулся, пытаясь схватить ее, но Камелия обхватила его одной рукой за шею и старалась задушить.
– Эгоист, бессердечный сукин сын, – кричала она, сопровождая каждое слово ударом. – Ты совсем не думаешь обо мне. Ты! Ты! Всегда лишь ты!
Видимо, удары вернули ему часть разума, и он вспомнил.
– Дьявол побери, – сокрушенно произнес маркиз. – «Клеопатра».
Наконец ему посчастливилось ухватить ее за юбки и оторвать от себя. Камелия приземлилась на пол, злобно глядя на него.
– Да, – моя Клеопатра, – поправила она. – Мой дебют. Моя премьера! Я, в конце концов, была звездой, я потрясала зрителей, самовлюбленный ты негодяй! Ты же обещал, Девеллин! Ты обещал быть там.
Маркиз снял плащ, и дворецкий робко шагнул вперед, чтобы принять его.
– Клянусь, мне очень жаль, Кэмми. Правда. Я непременно буду там, в следующий раз. Я приду… да, приду сегодня вечером. Почему бы и нет?
– Потому что я тебя покидаю, Девеллин.
Оправив юбки, Камелия встала со всей грацией, на какую была способна.
– Покидаешь меня? Камелия направилась к камину.
– Да, бросаю тебя. Отказываюсь от тебя. Выкидываю из своей жизни. Нужно продолжать?
– Но почему, Кэмми?
– Потому что сэр Эдмунд Саттерс сделал мне вечером очень хорошее предложение. Когда мы пили шампанское за кулисами после окончания спектакля.
– За кулисами?
– Да, где должны были находиться вы.
Камелия поглаживала тонкими пальцами вторую мейсенскую статуэтку. Когда-то эти движения маркиз считал эротичными, но теперь они выглядели слегка опасными.
– Конечно, если бы там были вы, он вряд ли осмелился бы, не так ли? Но вас не было. И он это сделал. – Она вдруг резко повернулась. – А я приняла его предложение, Девеллин. Слышите меня? Я приняла.
На этот раз Камелия говорила серьезно. Ужасное неудобство. Хотя всегда найдутся другие женщины. Ему ли не знать. Маркиз знал. У него просто нет желания искать другую. К тому же он по собственному опыту знал, что когда женщина сыта им по горло, нет силы, которая могла бы остановить ее. Девеллин вздохнул и горестно развел руками:
– Дьявольщина, Кэмми, я сожалею, что дошло до этого. Она презрительно вскинула голову:
– Я переезжаю завтра утром.
– К чему такая спешка? – пожал плечами маркиз. – Я имею в виду, что могу обождать недели две, пока ты…
Последняя мейсенская статуэтка угодила ему в лоб. Полетели осколки. Девеллин отшатнулся, но она подхватила его прежде, чем он коснулся пола.
– Ублюдок! Свинья! – Опять взлетели маленькие кулачки. – Мне следует свернуть тебе шею, словно костлявому цыпленку!
