Леон не особо задумывался над судьбой старой колдуньи. Самое большее, на что она могла надеяться, — это умереть от страха или изнеможения до того, как ее охватит пламя, тем более так и случилось.
Взгляд змеиных глаз инквизитора холодом пронизал даже крепкие кости Леона. Костер на вершине холма все еще горел, и Леон отвернулся. Он был добрым католиком, как и любой другой человек, но от одной только мысли о пытках инквизиции у него переворачивало нутро. Они здесь больны лихорадкой, от которой никто не страдал в его собственной деревне в Шатонне, и чем скорее он вернется туда, тем лучше.
Шесть лет он состоял на службе у своего короля. Его истинно рыцарское поведение на полях сражений достаточно скоро привлекло внимание Людовика и сделало его своим при дворе, а здесь также прошло немного времени до того, как распространилось мнение, что в искусстве любви Вильнев не менее доблестен, нежели в бою. Многие мужья имели повод пожелать, чтобы он вернулся на поле битв с врагами короля и погиб от смертельного удара шпагой. Их чаяния не сбылись. Вместо этого Леон стал приближенным Людовика, а единственную рану получил в бою от удара рапирой, что сделало его еще более привлекательным в глазах тех дам, которым повезло проложить дорожку в его постель.
Далеко не один мужчина вздохнул с облегчением, когда Леон де Вильнев объявил о намерении уехать к себе домой в Шатонне. Даже восхитительная Франсина Бовуар не могла уговорить его остаться. Супруга одного из министров Людовика, она была красивее и обаятельнее самой королевы Марии-Терезии, но для Леона значила не больше, чем любая проститутка из борделя в Испании.
Леон усмехнулся. Никаких продажных женщин после того, как он женится на Элизе.
В его сердце пробудился давний гнев. Этой девушке с волосами цвета спелой пшеницы и фиалковыми глазами на невинном ангельском личике в семнадцать лет довелось покинуть Шатонне ради того, чтобы по воле своего бессердечного папаши Кайлюса быть выданной замуж за человека, который по возрасту годился ей в деды. Мольбы Леона оказались тщетными. Вильневы владели половиной земельных участков в Шатонне, однако земли были неплодородными, и семья год от года беднела. Леона сочли неподходящей партией для дочери того, кто являлся кузеном герцога.
Леон невольно стиснул зубы при мысли о том, как должна была страдать Элиза в браке с немолодым, брюзгливым мэром Лансера. Недавно она овдовела, и Леон проводил в дороге дни и ночи с тех пор, как узнал эту новость. Он стремился как можно скорее оказаться возле Элизы.
Дорога углублялась в лес и становилась настолько извилистой и неровной, что Леон был вынужден пустить коня более медленным и осторожным шагом. Он пригибался, чтобы уклониться от соприкосновения с низко нависшими, корявыми ветками деревьев, и ругался вслух, когда не удавалось этого избежать. Внезапно он натянул поводья, останавливая лошадь. До ушей донеслись звуки тяжкого, со стонами, дыхания какого-то живого существа, явно страдающего от боли. Но едва Леон снова тронулся с места, звуки утихли.
— Господи помилуй, — еле слышно прошептал он. — Это ведь ведьма…
Послышалось потрескивание веток и шелест листьев — и снова тишина. Лошадь Леона нетерпеливо фыркнула и притопнула копытом о землю. Леон успокоительно погладил шею животного и подождал дальнейшего развития событий. Никто не появился. В тишине донесло ветром приглушенные расстоянием крики охотников за ведьмой, слышен стал и отдаленный топот подкованных конских копыт. Еще пять минут, и в лесу будет полным-полно мужчин с факелами, а насмерть перепуганная женщина, которая затаилась всего в нескольких ярдах от него, окажется в их власти. Он легко спрыгнул с седла и тотчас услышал сдавленное рыдание.
— Не бегите, — предостерег он и перешел с тропы в густой подлесок, изо всех сил стараясь разглядеть хоть что-то в темноте.
Мариетта отпрянула от ствола дерева, за которым пряталась. Казалось, сердце у нее вот-вот разорвется, когда она ринулась прочь от обнаружившего ее человека. О бегстве не могло быть и речи. Ей остались минуты. Лошадь заржала, и Мариетта ухватилась за последнюю соломинку надежды. Она резко повернула и побежала назад к тропе, не обращая внимания на ветки, хлеставшие ее по лицу, и на корни деревьев под ногами, о любой из которых могла споткнуться и упасть. Лошадь! Ей бы только добраться до этой лошади!
— Да не бегите же! — со злостью выкрикнул Леон. — Я хочу вам помочь!
Мариетта смогла разглядеть темные очертания неподвижного животного, заметила и блеснувшую в темноте уздечку. Теплое дыхание лошади коснулось ее щеки. Она в отчаянии подняла руку, но в ту же секунду ее плечи были до боли стиснуты сильной мужской хваткой.
— Нет уж, тебе не удастся сбежать, старая ведьма, — прошипел Леон, прижимая ее к земле. Он ухватил ее за запястья и завел ей руки за спину.
Ведьма лежала на животе, уткнувшись лицом в опавшие листья, а Леон уперся коленом ей в спину. Ничего удивительного, что жители деревни сочли ее колдуньей! Обычные старухи не способны так быстро и так далеко бегать — конечно, она ведьма и заслуживает казни на костре.
Топот копыт приближался, огненными мухами казались на расстоянии горящие факелы. Леон ненадолго увлекся этим зрелищем и ослабил хватку. Мариетта перевернулась на спину и, высвободив руки, вцепилась Леону в лицо. Он навалился на нее всем своим весом и так стиснул ее запястья, что Мариетта вскрикнула от боли. Прижатая к земле и неспособная двигаться, она увидела перед собой шапку густых черных волос и темные глаза. Глаза эти уставились на нее с полным недоумением.
— Ад и все его дьяволы!.. — прошептал Леон, ощутив под своей грудью упругую и крепкую грудь; между его ногами были зажаты длинные стройные ноги. — Это не старуха…
Поблизости внезапно послышались голоса и топот копыт. Леон вскочил на ноги и подхватил Мариетту на руки. Она не воспротивилась. Инстинкт подсказал ей, что ее молитва услышана.
Леон усадил Мариетту на коня, сам сел в седло впереди нее, велел ей обхватить его обеими руками за пояс и пустил коня полным галопом по извилистой тропе.
Мариетта прильнула к Леону. Биение крови у нее в ушах сливалось с топотом коней гнавшихся за ними всадников, и потому ей чудилось, что всадники эти совсем близко, всего в нескольких дюймах позади. Дорога свернула влево, сузилась и пошла под уклон, но конь не изменил аллюр. Леон оглянулся. Вспышки факелов исчезли, и теперь он только слышал неумолчный конский топот.
Он прислушался как можно внимательней, напрягая каждый нерв. Две лошади, может, и три, но никак не больше. Он пришпорил собственного коня. По всему выходило, что преследователи сосредоточили свои усилия на той части леса, до которой беглянка могла бы добраться пешком, и, во всяком случае, у них не было оснований считать, что он станет помогать убегающей ведьме.
