Конечно, начезы и в хорошие времена не проявляли большого уважения к собственности. Но опустошительные набеги, совершаемые ими в последние месяцы, по общему мнению, были планомерными и с каждым днем становились все наглее.
Взгляд янтарных глаз Элиз случайно остановился на тучной фигуре хозяина дома. Увидев, что на него смотрят, Шепар поднял бокал в честь Элиз, и на его лице появилось выражение почти нескрываемой похоти. Он окинул жадным взглядом ее волосы, уложенные в высокую прическу, стройную шею, нежные черты лица и лихо закрутил выбившийся локон длинного пышного парика. Потом его взгляд остановился на низком лифе ее платья из золотой парчи, закрывающем небольшие возвышенности грудей, и Шепар плотоядно облизал губы.
Элиц стиснула зубы, но это не помогло ей удержаться от дрожи отвращения, пронизавшей все ее существо. Инстинктивно она натянула на плечи шаль и полностью укуталась в нее, как будто прячась от сквозняка.
— Вам холодно, моя дорогая мадам Лаффонт? — громко спросил Шепар, подзывая хлопком в ладоши слугу. — Мы этого никак позволить не можем!
К столу подбежал юный слуга-африканец. Комендант жестом указал на камин, и мальчик быстро направился к нему. Одновременно из дальней комнаты дома появилась служанка, неся поднос с пирожными. За столом на время воцарилась тишина, обедающие сидели, наблюдая за огнем в камине и ожидая, когда им принесут десерт. Тишину нарушало только потрескивание поленьев. Пламя поднималось наверх, к трубе, отбрасывая желто-оранжевые отблески, освещающие углы комнаты. Яркий свет проникал через открытую дверь в гостиную, из которой был выход прямо наружу.
Внезапно тишину нарушил истошный женский крик:
— Индеец! Он пришел, чтобы убить нас!
Кричала мадам Дусе, глаза которой в этот миг остекленели от ужаса. Дрожащей рукой она указывала в направлении гостиной. Мужчины повскакивали с мест, дико озираясь вокруг, женщины закричали, служанка уронила поднос, и пирожные раскатились по полу. Шепар, выругавшись, резким движением опрокинул свой бокал, и вино растеклось по столу струйкой, похожей на кровь, капая со скатерти на пол. Элиз судорожно вцепилась в шаль, повернувшись в ту сторону, куда указывала мадам Дусе.
Высокий, как все начезы, индеец неслышно прошел из гостиной в столовую с мягкой грацией, присущей животным, и теперь стоял, завораживающий своей дикой и варварской красотой. Отсветы камина отражались медным мерцанием на его мускулистой груди, разрисованной замысловатыми линиями татуировки. Эти линии были молчаливым свидетельством его способности переносить боль. Свет камина высветил также отделку из бус на светлой замше его мокасин, повязку, прикрывающую бедра, и мягкий белый ворс тканой накидки из лебяжьего пуха, ниспадающей с плеч. На голове индейца был венец из лебяжьих перьев в виде короны, который носили мужчины-начезы из рода вождей. Его густые черные волосы были подняты в высокий пучок, который мог бы стать скальпом в руках врага, в случае, если бы этот враг не встретил сопротивления. Но линия волос у лба не была выщипана, как это делали начезы, а его настороженные, непроницаемые глаза были не черными, а серыми.
— Черт! — с облегчением выругался комендант. — Да это же Рено Шевалье!
Страх, охвативший всех находящихся в комнате, обратился в гнев. Мужчины молча переглядывались, прежде чем вновь обратить взоры на незваного гостя, нарушившего их веселье. Женщины вздохнули с облегчением, перешептываясь и нервно хихикая. Элиз замерла, как завороженная, пристально вглядываясь в индейца. Она видела, как тот, которого звали Рено Шевалье, обвел презрительным взглядом комнату, почувствовала, как этот взгляд остановился на ней, словно оценивая, и проследовал дальше так, как будто то, что он увидел, не представляло для него интереса.
Мадам Дусе, перегнувшись через свободный стул мужа, произнесла дрожащим шепотом:
— Это полукровка!
— Я знаю, — ответила Элиз.
Да, она знала, да и кто этого не знал? Она никогда раньше не встречала Рено Шевалье, но не раз слышала о нем. Он был сыном Робера Шевалье, графа Комбургского, и женщины из племени начезов, прозванной Татуированной Рукой, а значит — братом человека, известного под именем Большое Солнце. До тринадцати лет он воспитывался среди индейцев. Когда граф закончил службу в Луизиане, он вернулся во Францию и взял мальчика с собой, чтобы тот мог получить там образование. Через несколько лет старый граф умер, оставив Рено значительное состояние и большой надел земли на западном берегу реки Миссисипи. Сын задержался во Франции, улаживая дела отца, у которого оставались там жена и законный наследник его титула и имений.
Пять лет тому назад Рено вернулся, прекрасно освоившись в этих диких краях и отбросив условности цивилизации с такой же легкостью, с какой он сбросил свои атласные штаны. Большую часть времени он проводил на своих землях по ту сторону реки. Ходили слухи, что время от времени его посещает там губернатор со своим окружением, но никто этому не верил. Приезжая в Большую Деревню начезов, находящуюся под юрисдикцией коменданта форта Розали, он всегда носил костюм индейцев, соплеменников его матери.
Рено Шевалье рассматривал встревоженные лица людей с мрачным нетерпением. Он понимал всю безнадежность своей миссии, которую тем не менее нужно было выполнить. Наконец, повернувшись к коменданту, он изобразил поклон, в котором не было ни малейшего подобострастия.
— Желаю вам доброго вечера.
— Что означает это вторжение? — угрожающе произнес Шепар, пытаясь сохранить остатки самообладания. Он сорвал с шеи салфетку и бросил ее на стол.
— Я передал через посыльного свою просьбу о встрече с вами сегодня, но мне ответили, что я должен подождать. Не желая беспокоить вас в служебное время, когда вы занимаетесь решением важных и неотложных проблем, я решил повидаться и поговорить с вами во время вашего отдыха. — Рено говорил учтиво, но в словах его сквозила неприкрытая ирония.
— Ты решил повидаться со мной тогда, когда я буду не в состоянии отправить тебя на гауптвахту за твое нахальство? Рано радуешься! Я сейчас позову сюда людей из охраны…
— Я к вашим услугам. Но, надеюсь, вы не очень расстроитесь, если они не придут?
Шепар подался вперед, схватившись за край стола.
— Что ты с ними сделал?
— Ничего, просто обезоружил их.
Его голос был низким и проникновенным, а речь выдавала в нем человека, долго жившего в Париже. Элиз подумала, что если не видеть его, то можно было бы представить, что говорит по крайней мере французский дворянин, а то и вовсе придворный. Ее взгляд упал на повязки из серебра, стягивающие мускулы его предплечий, и в этот момент она вдруг почувствовала растущую в душе тревогу, которая ей очень не понравилась.
