Как только княжеский огнищанин переступил порог думной светлицы, Роман Михайлович резко сказал: – Бери, мой славный Олег, этого знатного человека, литовского посланника, хорошо накорми его, дай ему достойный отдых и пришли к нему на ложе миловидную девицу…
– Слушаюсь, княже!
Как только они удалились, Роман Михайлович сказал, пристально глядя на сына: – Ты слышал приказ Витовта? Что ты об этом думаешь?
– Я думаю, батюшка, что это – высокое назначение! – весело сказал князь Дмитрий. – Значит, славный Витовт очень уважает тебя!
– Уважать-то уважает, сынок! – усмехнулся князь Роман. – Но не забывает и своей выгоды! Он очень хитер! Ведь литовцы взяли Смоленск не силой, а хитростью, и теперь не могут его удержать! Это нелегко! Еще живы законные смоленские князья! Вот он и хочет, чтобы я приручил смолян и привел под ярмо Литвы. Однако я не вижу в этом ничего хорошего для себя! Я окажусь как бы между молотом и наковальней! И останусь ли жив? Я знаю, что смоляне – жестокие и коварные люди! Мое сердце чует беду!
– Это не так, батюшка! – рассмеялся Дмитрий Романович. – Тебе оказали такую честь!
– Ладно, сынок, – нахмурился Роман Михайлович, – пусть так и будет. Но мне кажется, я не дождусь удела ни в Брянске, ни в Смоленске! Конечно, я обязан исполнить приказ Витовта, но надо подумать и о тебе! Я считаю, что ты должен уехать в Тверь к великому князю Михаилу! С собой возьмешь с полсотни отборных дружинников! Я дам тебе достаточно серебра из моей казны.
– Зачем, батюшка? – сдвинул брови Дмитрий Романович. – Я не хочу уезжать в Тверь и встречаться с князем Михаилом! Да еще с казной! Что ты придумал?
– Не встречаться, сынок, а служить! – громко сказал князь Роман. – Этот славный Михаил давно звал меня к себе! А я, по своей глупости, не послушал…А ты теперь исправишь мою ошибку и будешь служить Твери! Я не хочу тебе такой жизни, которую сулил мне Витовт! Неужели ты не понимаешь, что он подставляет меня на гибель?
– А ты не ошибаешься, батюшка? – покачал головой князь Дмитрий. – Может, будет лучше, если я останусь здесь, в Брянске?
– Не надо, сынок! – решительно молвил Роман Михайлович. – Бери с собой супругу и богатую казну! Я дам тебе достаточно серебра и драгоценных камней! Пусть твоя казна хранится в Твери. А я сам поеду с боярами в Смоленск и если продержусь там три года, тогда увидим. Но если мне там будет плохо, тогда я приеду к тебе в Тверь! Понял?
– Понял, батюшка, – сказал, едва не плача, Дмитрий Романович. – Но лучше бы ты ошибался!
ГЛАВА 22
СМЕРТЬ МИХАИЛА ТВЕРСКОГО
Великий князь Михаил Александрович занемог. Он был рослым, сильным, довольно полным человеком, достаточно жизнерадостным и веселым. Несмотря на житейские неудачи, политическое и военное поражение от великого московского князя Дмитрия Донского, Михаил Александрович не терял присутствия духа и сохранял веру в былую славу своего великого княжества. Однако, из-за многочисленного потомства, которое оставил его отец, бесчисленных отпрысков его дядей, братьев, племянников, жаждавших земельных уделов, великое Тверское княжество медленно приходило в упадок. Михаилу Александровичу удалось на короткое время обуздать своих многочисленных родичей, которые затихли сразу после смерти Дмитрия Донского, поощрявшего раздоры в тверском семействе, и выжидали, присматриваясь к великому московскому князю Василию Дмитриевичу. Но вот первым не выдержал Иван Всеволодович Холмский, племянник великого тверского князя. Он, несмотря на «ласку» и «любовь», которые проявлял по отношению к нему Михаил Александрович, неожиданно покинул свой удел и «отъехал» на службу в Москву, стремясь показать свою «волю» и независимость.
Великий князь Василий Дмитриевич, который, казалось, совершенно не вмешивался в дела Твери, «с превеликой радостью» встретил мятежного тверича и оказал ему «немалую честь»: женил на своей сестре Анастасии, дал в наместничество Торжок, а затем и послал в Псков, на твердое псковское жалованье.
Михаил Александрович Тверской неоднократно посылал своих людей к племяннику, призывая его вернуться в свой удельный Холм, обещал дополнительные земельные пожалования, но все было бесполезно.
Как-то великий князь Михаил встал поутру и почувствовал сильную слабость. Он с трудом, с помощью слуг оделся, добрался до трапезной, но, к ужасу княгини и родичей, совершенно не притронулся к пище, потеряв к ней вкус.
Вернувшись назад в опочивальню и ощутив сильную головную боль, тошноту и раздражение, великий князь понял, что его дни сочтены.
Имея шестьдесят шесть лет отроду, он стал «таять» буквально на глазах окружавших его лекарей и родственников пока, наконец, не превратился в желтый, обтянутый сухой кожей скелет. Тверской епископ, призванный на совет к умиравшему великому князю, написал под его диктовку «духовную» – завещание Михаила Александровича.
В этой «грамоте» великий князь отдавал старшему сыну Ивану Тверь, Вертязин, Вобрын, Зубцов, Новый Городок, Опоки, Радилов, Ржев и многие села. Другому сыну, Василию, он «записал» Кашин и Коснятин, а младшему, Федору, оставил Микулин с прилегавшими землями. Не обделил он и внука, Ивана Борисовича. В этом же завещании великий князь обязывал младших сыновей «во всем повиноваться» воле его старшего сына Ивана, который должен был стать для них «вместо отца».
Как раз после того как владыка покинул великокняжескую опочивальню, в Тверь прибыли послы из Константинополя, отвозившие туда «милостыню» великого князя Михаила. В ответ константинопольский патриарх прислал бесценный дар – икону Страшного суда. Услышав об этом, великий князь, забыв о болях и слабостях, встал со своего ложа, оделся и, надеясь получить исцеление «от святого писания», устремился во двор, где стояли с иконой его посланники – тверской протопоп Даниил со священниками. Увидев исхудавшего, измученного болезнью князя, они со слезами на глазах перекрестили его. Великий князь «с усердием» целовал священную икону, истово молился, но «небесная помощь» не пришла.
Тогда Михаил Александрович объявил о назначении «прощального пира», на который пригласил через своих слуг всех священников, тверских бояр и даже нищих, «кого не встретят у двора».
На пиру он сам обносил гостей «прощальной чашей» вина и просил их, чтобы они молились за него. Но и опять не случилось чуда.
Несмотря на обилие слез, тяжкие рыдания и молитвы, которые произносили гости на пиру, великому князю легче не стало.
Теперь он понял, что пора готовиться к смерти. Но, имея еще силы, великий князь, поцеловав детей, бояр, слуг, самолично пошел в соборную церковь, где, при скоплении множества людей, поклонился гробам отца и деда, указал священникам на место своей будущей могилы и горестно, горячо помолился.
