— Какие необычные картины, — заметил Андре. — Художники не учились живописи, но в простоте их картин есть особая прелесть.
— По-моему, эти картины имели бы успех и в Америке, — сказал Жак. — Мне хотелось бы вывезти их отсюда и устроить выставку. Как знать, может быть, на этом острове когда-нибудь настанут новые, более благоприятные времена, и я попрошу Кирка помочь мне в этом.
— Едва ли такая выставка заинтересует американцев, — возразил Кирк. — Лучше уж попроси Андре показать их в Англии.
— А еще лучше — во Франции, — сказал тогда Андре, вздыхая при воспоминании о покинутой родине.
Разглядывая настенную живопись, Андре нашел с детства знакомые сюжеты: Дева Мария, двенадцать апостолов, рождение Христа, распятие.
Несомненно, художник видел европейские картины и по-своему переосмыслил их.
Грубоватая простота и пронзительно яркие краски поражали воображение. Андре подумал, что верующие, приходившие на богослужения, могли испытывать возвышенный восторг от одного их созерцания.
Сам он настолько увлекся разглядыванием живописи, что вздрогнул, заметив, что к нему подошла монахиня.
— Что ты ищешь, сын мой? — спросила она по-французски.
Это была очень старая негритянка, ее морщинистая кожа словно выгорела на солнце и стала почти серебристой. Живые черные глаза глубоко запали.
На голове монахини были белый плат и покрывало. Старушка мерно перебирала длинные четки с распятием.
Хотя женщина говорила с Андре тихим, спокойным голосом, в ее глазах он прочитал явный испуг.
— Я пришел помолиться, матушка, — помедлив, ответил молодой граф де Вилларе.
Очевидно, его ответ немного успокоил монахиню. Взглянув на роспись, Андре добавил;
— Кроме того, я рассматривал украшение храма.
— Это написала одна из сестер, — с гордостью пояснила женщина. — Когда мы ремонтировали здание, у нас совсем не было денег.
— Вы ремонтировали церковь? — насторожился Андре. — А что, она была разрушена?
Ему показалось, что этим вопросом он напугал монахиню. Казалось, она колебалась, стоит ли ей отвечать. Однако она все-таки сказала:
— Когда люди одержимы жаждой насилия; они не всегда уважают божью обитель.
Андре подумал, что церковь, очевидно, пострадала одновременно с домом де Вилларе.
— А можно мне поговорить с вами, матушка? — смиренно сказал Андре.
— О чем, сын мой?
— О том, что произошло здесь и на плантации Вилларе. Позвольте мне объяснить. Меня зовут Андре де Вилларе, граф Филипп де Вилларе был моим отцом.
Окинув взглядом молодого мулата, монахиня кивнула. Очевидно, цвет его кожи убедил ее в такой возможности.
— Граф был добрым, щедрым покровителем, — сказала она. — Он построил для нас дом, когда переехал сюда с Севера.
— А когда это было? — уточнил Андре.
— В 1791 году, когда началась революция. Судя по всему, старая монахиня говорила о восстании Букмена в Плен-дю-Нор.
— Мы пережили то время спокойно, — продолжала старая негритянка. — Опасность появилась лишь десять лет спустя, когда наш покровитель лишился жизни.
В ее глазах отразился ужас, пальцы сжали распятие на четках, словно оно могло защитить память от появления кошмарных образов недавнего прошлого.
— А что случилось с вами и остальными монахинями? — мягко спросил Андре.
— Большинству из нас удалось спрятаться в лесу, — скупо ответила монахиня.
— Большинству? А какова судьба остальных сестер? После долгого молчания монахиня шепотом ответила:
— Они не дали им уйти.
Андре понял, что в лучшем случае сестер просто убили. Андре не знал, стоит ли упоминать о прекрасной молодой девушке, которую он недавно видел в лесу. Из осторожности он предпочел не задавать вопрос, вертевшийся у него на языке.
Очевидно, не в силах сдерживать печальные воспоминания, монахиня заговорила, присев на краешек скамьи. Андре опустился подле нее.
— Это было ужасно, — начала она. — Ужасно! Но господь защитил нас. А когда все было позади, мы вернулись сюда. Храм был изуродован, а дом, где мы живем, почти не пострадал.
— Что ж, в некотором смысле вам повезло, — сказал Андре, не уверенный в уместности подобного ответа.
— Да, мы очень благодарны богу, — просто ответила монахиня.
— А теперь? Как вы живете теперь?
Монахиня посмотрела на деревянный крест в алтаре. Андре заметил, что резьба, украшавшая его, — грубовата, должно быть, она вышла из-под рук не слишком умелого резчика.
Не задавая лишних вопросов, Андре все понял. Очевидно, восставшие разграбили храм, вынесли крест, паникадило, чашу для причастия — все то, что представляло ценность или, по крайней мере, блестело.
— Я думаю, нам не следует бояться, — продолжала монахиня. — Анри Кристоф — католик. Может быть, он и нарушает заповеди, но не станет преследовать сестер. Правда, наш император, он…
Она внезапно замолчала, словно боялась, что может поплатиться за свои слова. Андре заметил, как у нее задрожали старые, выцветшие губы.
— Император ненавидит белых и питает отвращение к мулатам, — заметил Андре. — Однако некоторые из нас полезны ему, и он их терпит.
Не желая пугать пожилую монахиню, Андре не удержался от вопроса:
— Я думаю, что вы настоятельница этого монастыря.
А есть ли среди сестер белые женщины?
Последовала долгая пауза. Наконец, монахиня сказала тихим, лишенным интонации голосом:
— Нет, только мулатки и негритянки, мсье.
Андре возвращался домой в глубокой задумчивости.
Разумеется, старая монахиня сказала не правду. Однако он не мог прямо возразить ей или спросить о белой женщине, которую он видел в лесу своими глазами, Андре не знал, рассказала ли незнакомка в монастыре о встрече с ним. Возможно, она прибежала в ужасе и предупредила сестер. Вполне вероятно, что теперь они все попрятались, не зная, чего ожидать от него, молодого мулата, неизвестно зачем приехавшего в эти края, где они чувствовали себя в относительной безопасности.
Правда, настоятельница была как будто удивлена его появлением. Что это могло означать? Встреченная им женщина еще не вернулась? А может быть, она принадлежала к другому ордену и оказалась здесь по каким-то своим делам? Не исключено, что, возвратившись, молодая монахиня по какой-либо причине предпочла не рассказывать сестрам о своем небольшом приключении.
«Еще одна тайна этой странной страны», — подумал Андре.
Андре не торопился домой, ехал медленно, рассматривая поля. Он без труда узнавал основные культуры, которые выращивал дядя; ряды хлопчатника, на котором пропадал урожай, несколько участков с банановыми пальмами и делянки с сахарным тростником, пришедшие в совершенное запустение. В свое время урожай с плантации обеспечивал дяде и его семье вполне безбедное существование.
