Андре недоумевал, почему при новой власти никто не взялся ухаживать за плантацией, где пропадал огромный доход.
Правда, он вспомнил, что с насмешкой рассказал ему Жак. Сбросив белых хозяев, рабы почувствовали вкус свободы и стали считать наемный труд унижением. Каждый хотел построить себе хижину, завести клочок земли, чтобы выращивать самое необходимое только для себя и своей семьи. У правительства не хватало сил налаживать хозяйство в стране. Объявив себя императором, Дессалин вел себя как перед концом света: грабил собственное бедное государство, не заботясь о будущем народа.
Андре вернулся домой к вечеру. Конюшня, куда он завел лошадь, была разрушена не менее, чем дом. Однако Томас и в ней нашел уголок получше. Его лошадь стояла на своем месте, следовательно, он был дома.
Андре застал своего черного слугу в комнате, где тот как раз накрывал на «стол».
— Ты что, уже приготовился меня кормить? — удивился Андре. — По-моему, еще рано.
— Господин ест сейчас, — возразил Томас. — Потом поедет встречать Дамбалла.
Андре посмотрел на него с нескрываемым удивлением.
— Неужели ты хочешь устроить сегодня вечером обряд вуду? — растерялся Андре.
Вспомнив о ночном отсутствии Томаса и о барабанных переговорах, он понял, куда исчез накануне слуга.
Андре обрадовался случаю познакомиться с религией вуду. Он не допускал мысли, что ему поможет какой-то Дамбалла, но, во всяком случае, ему будет что рассказать, когда он вернется на родину.
Разгоряченный ездой, Андре пошел к колодцу и облился холодной водой. Он с удовольствием почувствовал, как к нему возвращаются силы.
Помывшись, он придирчиво осмотрел свою кожу. Жак был прав: краска оказалась стойкой. Если бы кто-то увидел его в этот момент, то ничто не выдало в Нем европейца.
Андре прекрасно сознавал, насколько ему опасно участвовать в обряде вуду. Если кто-то догадается, что он — белый, его жизнь повиснет на волоске. Его либо сразу же используют в качестве жертвоприношения, либо приберегут для следующего раза.
Он решил держаться особенно осторожно, с аппетитом поужинал и собрался в дорогу.
Томас как раз подвел лошадей к крыльцу.
Как и предполагал Андре, их путь лежал туда, откуда они приехали, должно быть, им предстояло встретиться с вуду в лесной чаще. И верно, вскоре они уже пробирались по полузаросшей просеке.
Когда путники проехали мили полторы, совсем стемнело. Как всегда внезапно на землю спустилась тропическая ночь. На закате небо стало менять цвет, вначале оно окрасилось оранжевым, потом ярко-алым, а спустя полчаса — насыщенно-синим, и наконец — темно-лиловым.
Птицы успели устроиться на ночлег и лишь иногда вспархивали, потревоженные приближением лошадей, топот которых гулко разносился в притихшем ночном лесу. Вдруг в отдалении послышался приглушенный бой барабанов. Вскоре удары стали громче, в их ритмичный «разговор» включались все новые «собеседники». Эхо разносило их звуки на многие мили вокруг.
Тем временем на небе появились россыпи ярких звезд, в лесу стало посветлее.
Дорога шла в гору. Андре немного привык к темноте, но совершенно не ориентировался в чаще. К счастью, он мог целиком довериться своему проводнику, двигавшемуся вполне уверенно, словно при свете солнца. Впрочем, Андре вскоре догадался, что Томас определял дорогу по слуху, рокот барабанов вел его в нужном направлении.
Они поднялись достаточно высоко и наконец остановились. Томас спрыгнул на землю и стал привязывать свою лошадь к стволу дерева.
Мгновение помедлив, Андре также слез с лошади и передал уздечку слуге, который привязал его лошадь неподалеку.
Вскоре Томас вернулся, и они продолжали путь пешком — слуга шел впереди, а Андре, предпочитая не отставать более чем на пять шагов, — за ним.
Вдали замерцали огоньки. Звук барабанов становился все громче. Теперь Андре казалось, что по его барабанным перепонкам бьют с такой силой, что у него того и гляди расколется голова.
Через несколько минут лес расступился, и они оказались на открытом пространстве. Посередине поляны горел большой костер, по краям несколько маленьких костерков. Увидев ритмично двигающиеся тела, отбрасывающие тени, Андре отшатнулся, едва удержавшись от возгласа.
Почувствовав, что хозяин колеблется, Томас оглянулся:
— Пойдем! — прошептал он и двинулся вперед. Андре, устыдившись своего страха, решительно пошел на свет костра.
Они вышли на опушку. В центре поляны, подле большого костра Андре заметил высокое дерево или столб. По краям поляны стояли сосуды с маслом, в них также горел огонь.
Вдруг огни почему-то взметнулись вверх, а к барабанному бою приметались звуки человеческих голосов.
Люди издавали странные, непривычные для уха европейца звуки, в них слышался вызов страху, и в то же время они сами наводили ужас.
Томас положил руку на плечо Андре, очевидно, предлагая ему сесть. Молодой человек послушно опустился на землю рядом с каким-то негром.
Начались ритуальные танцы.
Андре разглядел обнаженную по пояс старую негритянку, ритмично двигавшуюся в такт барабанам. Андре догадался, что это и есть мамалои.
Вскоре к ней приблизился худой старик в одной набедренной повязке с палкой, украшенной пучком пальмовых листьев. Без остановки приплясывая, он принялся чертить на земле сложный узор. Другая, свободная рука папалои делала замысловатые движения, как будто изображая извивающуюся змею.
Андре не удивился. Собираясь в путешествие, он прочитал о вуду все, что можно было найти в библиотеке Британского музея. Правда, материалов было совсем немного. Но он знал, что этот обряд имеет целью вызвать богов, у которых собравшиеся искали покровительства.
Танцующие в кругу стали по очереди выкрикивать гортанные звуки, очевидно называя имена своих идолов. Их движения стали более резкими, одни — тряслись, другие — раскачивались из стороны в сторону, третьи — ритмично подпрыгивали. У Андре создалось впечатление, что они постепенно впадали в транс, и каждый вел себя по-своему.
Иногда голоса сливались в хор, переходили в более высокий, странный для мужчин регистр, но при этом не произносились слова, раздавались лишь вопли.
Когда папалои кончил рисовать какие-то символы, хор запел громче, выкрики делались все более отрывистыми. Андре ощутил странное чувство — смесь эротического томления, душевного напряжения и в то же время — леденящего ужаса.
Папалои шагнул к столбу и мелко затрясся, впадая в транс, то и дело рывком поднимая вверх особую трещотку, издававшую сухой резкий звук.
Кто-то подал ему головной убор — тюрбан из кусков разноцветной материи с украшением из петушиных перьев.
