нужны очень густые и длинные волосы. Как раз такие, как у Сибиллы де Ренар.
— Что ты так вздыхаешь, Маго? — спросила баронесса. — Подай зеркало. Да, получилось очень хорошо, я довольна.
— Покрывало тоже подавать, мадам?
— Не надо. Сегодня мы не ждем гостей.
Она пренебрегала головным покрывалом, обязательным атрибутом замужней дамы, если в доме не было посторонних.
Ведь ее волосы были блестящими, глубокого и мягкого каштанового оттенка, напоминающего тот, что встречается зимой у соболя или куницы, и прятать их не хотелось.
Эту красоту не могли испортить даже две седые пряди, которые появились у Сибиллы еще в молодые годы.
Здесь, в замке Ренар, теперь мало кто вспоминал те далекие времена, когда баронесса добровольно прошла испытание Божьим судом, дабы очиститься от подозрений и доказать законность происхождения старшего сына.
Вскоре стало ясно, что в супружеской измене Сибилла не виновна. Хуже было другое — рука ее почти утратила подвижность, и местные лекари, даже самые лучшие, лишь тяжело вздыхали и советовали уповать на Бога.
Мессир де Ренар весь почернел от горя, но оставил мысли о самоубийстве и кинулся искать надежного целителя.
Таковой нашелся в лице старой испанки, неизвестно каким ветром занесенной во Францию.
Женщина долго, внимательно ощупывала обгоревшую ладонь Сибиллы. Ощупывала каждое сухожилие, просила сгибать и разгибать пальцы. Было очень больно, но приходилось терпеть. Потом каждый день руку стали растирать, держа ее при этом в специальном настое, а затем обрабатывали мазями, и через несколько месяцев боль почти ушла, а кисти вернулась подвижность.
Молодой мессир Раймон был в точности похож на мать, до сих пор остававшуюся очень красивой женщиной. А вот второй сын, юный Гийом, больше напоминал отца. Те же рыжевато-каштановые жесткие кудри и светлые глаза, широкий лоб и россыпь веснушек на носу.
После его рождения Сибилла больше ни разу не забеременела, о чем сразу предупредили повитухи и лекари.
Всего двое детей — это мало, так считали золовки Сибиллы. Тактичностью сестрицы хозяина замка не отличались, и прямо заявили о своем недовольстве баронессе Сибилле, как только она начала вставать с постели после тяжелых родов.
Она не желала тратить силы, которые восстанавливались очень медленно, на споры с ними. Лишь просила оставить ее одну.
Но ее молчание не умерило их пыл. Сестры барона упорно оставались в замке, якобы для помощи в ведении дел, пока супруга брата больна. Их давно заждались собственные мужья и дети, но отъезд под разными предлогами то откладывался, то переносился.
Сибилла знала, что они подолгу о чем-то беседуют с ее мужем в одном из внутренних покоев замка.
После того, как мир в их семействе был восстановлен такой дорогой ценой, она не видела особой опасности в злых языках обеих сестриц. Однако по-настоящему встревожилась, когда ее верная Маго, улучив минуту, шепнула: обе гостьи при любом удобном случае останавливаются возле маленького мессира Раймона и разглядывают его, о чем-то тихо переговариваясь. При этом к ребенку они не обращались, ни разу не улыбнулись ему, а малыш, похоже, чувствовал их неприязнь. Но упрямо не уходил, пока его рассматривали две пары оценивающих, колючих глаз. Этот ребенок еще раньше решил для себя, что ни от кого бегать не будет.
Страх за сына заставил Сибиллу в этот же день выйти из опочивальни.
Она запретила прислужнице следовать за собою и медленно, держась за стену, пошла в ту самую комнату. Она знала, что сейчас все трое собрались там.
Знала и о том, что в коридоре возле двери дежурит стражник, так было всегда, если господин уединялся с кем-нибудь для приватной беседы.
Не показываясь на глаза охране, баронесса свернула на обходную галерею и подошла к двери, ведущей в ту же комнату с другой стороны. Эту дверь почему-то решили не заделывать, когда несколько лет назад замок перестраивался, но настолько редко пользовались, что, наверно, даже сам барон позабыл про второй вход. Который, к тому же, всегда был надежно заперт на замок.
А ключи от всех служб, подвалов, погребов и комнат, как известно, хранятся у хозяйки.
Бесшумно поворачивая в замке ключ, баронесса мысленно благословила педанта-кастеляна, который регулярно смазывал маслом все замки и дверные петли, даже те, что не скрипели.
За запасной дверью был короткий, в несколько шагов, коридор, а затем — закрытый толстым гобеленовым занавесом вход.
Из-за этого занавеса она могла все слышать, оставаясь незамеченной.
— Многие дети умирают, не прожив и года! — говорила одна из золовок. — Гийом родился слабым, и если ему не суждено дожить до зрелых лет, а другого ребенка не будет… наследником станет этот… бастард!
— Если младенец Гийом умрет, тебе придется услать Сибиллу в монастырь! — вторила другая. — Тогда со временем, любимый брат, ты сможешь взять другую жену, чья верность не будет ни у кого вызывать сомнений! И получить законных наследников, а бастарду тоже прямая дорога в монахи!
Сибилла осталась стоять на ногах лишь потому, что вцепилась обеими руками в стену.
Правую кисть пронзила боль, от которой она до крови закусила губу.
Лекарка не раз объясняла, да больная и сама видела, как нелегко было спасти руку, сохранить подвижность кисти и пальцев. Ее надо было беречь.
Но в тот миг для Сибиллы не имело значения, что будет с нею.
Знала одно: если ее муж сейчас выслушает их до конца, если хотя бы пообещает подумать над их словами, значит, все было напрасно… и он станет ее врагом с этого дня и навсегда!
Она стояла, судорожно цепляясь за стену, и не знала, сколько прошло времени — секунды или часы… кровь шумела в висках, а горло как будто разом окаменело и не пропускало воздух!
— Убирайтесь! — прогремел голос ее мужа.
И гулкое эхо подхватило, многократно повторило этот крик, в котором так мало было сейчас от человеческого голоса.
— Убирайтесь вон, пока я не велел скинуть вас в ров! Пошли прочь! Не сметь чернить мою жену!
Что-то страшно прогрохотало, как будто ударили тараном в стену, раздался истошный женский визг и удаляющийся в другую сторону топот.
