— Спасибо тебе, Глаша, — сдержанно поблагодарила она, принимая корзинку с обедом. — Ты ступай себе, чего тебе время на меня тратить?
— Да пока барыни нет, я и передохнуть могу, — будто не понимая ее, возразила горничная, усаживаясь на лавку. Но ключ, между прочим, за пазухой прятала.
Варю так и тянуло повалить ее на пол, да силой вытащить ключ, чтобы вырваться из этого затхлого домишки. Но она боялась навредить своему ребеночку, ведь Глаша тоже не сдалась бы без боя, могла и коленом в живот угодить. Поежившись от этой мысли, Варя принялась есть свежий творог с густой сметаной, который Елена Павловна считала самой здоровой пищей для беременных. Почему она так волновалась о ее здоровье, Варя никак не могла взять в толк.
Она попыталась выведать это у Глаши, но та лишь беспечно махнула рукой:
— Да барыня у нас, знаешь, какая добрая! Она вечно обо всех печется, приютам сиротским помогает да животным бездомным. Ей всех маленьких шибко жалко. Может, потому, что самой Бог пока не дал детишек, а уж ей так хочется! Мы же с ней за границу ездили как раз от бесплодия лечиться. Хорошие доктора в Баден-Бадене, может, помогли… Вот поживут с мужем, там видно будет.
«Как от него не родишь? — подумала Варя с тоской. — От такого не захочешь, а родишь». Творог сполз с ложки, которую она так и не донесла до рта и шмякнулся в сметану.
Глаша прыснула:
— Ты чего замечталась? Вот я и говорю: барыня не о тебе, а ребеночке твоем уже заботится. Чтоб, значит, здоровеньким родился, и все при нем было. Нешто сама этого не хочешь?
— Как же не хотеть? — удивилась Варя. — Конечно, хочу.
— Значит, слушайся ее и ешь то, что она тебе велит. Барыня-то, чай, получше нас с тобой во всем разбирается.
— А с чего же лучше, если она сама не рожала? — уперлась Варя.
Ей никак не хотелось признавать превосходство Елены Павловны над собой. Конечно, барыня образованная, но ведь ее в гимназии, поди, не учили, как с мужем жить да как детей рожать! И с первым-то, видать, не шибко справлялась, раз барин на сторону поглядывал…
— Надолго ли он пожаловал? — спросила Варя с тоской.
— Барин-то? А кто ж его знает? Сиди пока тут. А чего тебя барыня запереть-то решила? Хозяин вида брюхатых не выносит, что ли?
— Не знаю, — солгала Варя. — Может, и так. У господ свои причуды.
— Это верно. — Глаша поднялась и потянулась всем телом. — Ну, ты не скучай тут! Чем тебе заняться-то, чтоб время быстрее шло?
— А я петь буду! — внезапно пришло в голову Варе, и она произнесла это с вызовом. — Этого мне барыня не запрещала.
Горничная пожала плечами:
— Да вроде, нет. Пой, чего уж… А там, глядишь, Елена Павловна тебя и погулять выпустит. Не пойму я, чего она так за тебя держится?
— И я не пойму, — искренне сказала Варя. — То ли это милость барская, то ли наоборот…
Глаша накинула пуховый платок:
— Ладно пойду я, а то еще вернутся, неровен час. — Она оглянулась на пороге. — А ты, Варька, с лица совсем не подурнела! Знать, мальчишечка у тебя народится. Девки-то, говорят, материну красоту забирают…
Варя улыбнулась и погладила живот:
— Я знаю, что сынок у меня будет. Я его и безо всяких примет чую.
— Может, и так, — с сомнением отозвалась Глаша.
Когда она скрылась, Варя доела все, что ей было принесено, выждала еще немного, чтобы Глаша ушла подальше, а потом запела. Даже в тесной избе ее голос звучал сильно и рвался наружу через маленькое оконце, которое барыня разрешила открыть. Варя высовывала туда голову, чтобы подышать свежим, морозным воздухом. Выгребная яма здесь была сделана не отдельно, а в виде маленькой пристройки к домику, и Варе все чудился зловонный запах оттуда, хотя Глаша вроде ничего не почувствовала.
Варя подошла к окну да запела так, что у самой сердце защемило. Холодный воздух не пугал ее, только бодрил. Ей мерещилось, что она, как бывало, поет на Масленице, а где-то рядом уже исходят паром блины да подружки держат для нее кружку с горячим чаем, чтобы потом горло погреть. Весело у них в деревне провожали зиму! И на ледяной столб мужики лазили за кирзовыми сапогами, и на тройках с бубенцами по такому случаю катались, и частушки пели. В Варином голосе зазвенели слезы: неужели она навсегда лишилась всего, что так любила? И за что? Да за любовь же: запретную, преступную, но не бесами нашептанную, а Богом посланную. Может, как испытание, которого она не выдержала. Ей следовало, влюбившись в барина, держаться от него подальше да любовь свою втайне баюкать, а она поддалась искушению. Вот сполна и наказана теперь… Только почему ее люди должны наказывать? Разве Елена Павловна — ангел на земле, чтобы суд такой чинить?
«Она — жена законная, — напомнила себе Варя. — На ее стороне вся правда. Это я для них разлучницей чуть не стала, а она в своем праве».
Ей вдруг показалось, что она спит. Или чувств лишилась да видит то, чего быть не может: из заснеженного леса вдруг выбежал сам Владимир Иванович в распахнутой шубе и бросился к избушке.
— Я здесь! — вскрикнула Варя и бросилась к двери.
А он уже отпер ее и ворвался в домик:
— Вот ты где!
Обхватил ее, не снимая шубы, обдал морозным духом. Варя так и обмерла вся, едва удерживаясь на грани сознания. Его озябшие губы слились с ее, нетерпеливо раскрывшимися навстречу.
— Я ведь голос твой услышал, — горячо прошептал граф. — Уже в Петербург отправился, мимо проезжал… Твой голос ни с чьим не спутаешь.
— Мой любый… Ненаглядный мой…
Варя целовала его руки, прижималась всем телом, но осторожно, чтобы не навредить ребенку. Владимир Иванович оглядел ее с ног до головы:
— Вот какая ты теперь… — Он прижал большую ладонь к ее животу. — Как он там? Спокоен ли?
— По всякому, — счастливо сияя, поделилась Варя. — Бывает, так распинается, что только держись!
— Ты держись. — Граф прижался губами к ее лбу. — Все будет хорошо, поверь мне.
— Я верю. Только как все будет? Зачем меня барыня в Родники привезла? Пошто караулит день и ночь?
Владимир Иванович отвел взгляд:
— Ничего плохого она тебе не сделает. Ты не волнуйся, Варенька. Заботься получше о нашем сыне. Я не дам ему пропасть, так и знай.
«Может, он хочет потом нас с дитем в город забрать да в квартирку определить? И сам приходить туда будет, содержать нас». Ее обрадовала такая перспектива. И Варя благодарно поцеловала своего любимого в губы. Он удержал ее, осторожно прижал к себе, и она почувствовала, как нарастает в нем запретное желание.
«Не будет ли малышу вреда? — подумала она с тревогой. — Наверное, нет. Он ведь там пузырем защищен».
А Владимир уже расстегнул ее кофточку, бережно сжал набухшую грудь.
