По дороге в Родники, куда наконец-то пригласила его жена, закутавшись в шубу, Владимир Иванович представлял, как он будет приезжать в Дубровку и мельком, исподтишка разглядывать Вариного мальчика. Наверное, ее уже выдали или вот-вот выдадут замуж, и ребенок родится в законном браке, поэтому даже приблизиться к малышу будет нельзя. Зачем навлекать на хорошенькую Варину головку гнев супруга?
Владимиру Ивановичу в этой роли виделся угрюмый, немолодой мужик с косматой бородой и волчьим взглядом. Конечно, Варя не будет любить его так, как своего барина. И, несмотря на то что граф считал свой скоротечный роман законченным, ему доставляла удовольствие мысль о том, что Варя ни к кому не будет испытывать влечения столь же страстного, какое чувствовала к нему. Он стал ее первым и, по сути, единственным мужчиной.
Владимир Иванович боялся встречи с супругой. Но все оказалось вовсе не так, как виделось ему. Когда он приехал и, робея, как гимназист, вошел в дом, жена выбежала ему навстречу, сияя от радости:
— Наконец-то! Ты!
И его сердце бешено заколотилось.
— Моя любимая…
Еще не сняв шубы, Владимир обнял ее так крепко, что Елена даже охнула. Засмеялась и поцеловала его в губы.
— Не озяб? Хочешь чаю?
— Нет, нет, — заверил граф. — Только твои руки могут меня согреть.
Лукаво улыбнувшись, Елена сжала его лицо теплыми ладонями.
— Наконец-то я вижу тебя. Как давно этого хотелось!
— Зачем ты здесь? — спросил он виновато. — Давай вернемся домой?
— Не могу — отозвалась она серьезно. — Пойдем же, я все тебе расскажу.
И она поведала ему обо всех своих замыслах. Потрясенный, Владимир слушал молча, ни разу не перебив жену. Признаться, ему и в голову не приходило, что Елена может поддержать его желание вырастить ребенка от Вари, как родного. А она, как выяснилось, уже все продумала и начала осуществлять. Владимир понял, что Варю она тоже перевезла в Родники, но ему казалось неудобным спросить, где сейчас находится девушка. Возможно, она где-то здесь же, скорее всего на втором этаже, запертая на ключ. Было ли в доме окно с опущенными шторами? Если да, значит Варя там. Но Владимир Иванович не заметил этого, когда выбрался из саней, даже предполагать не мог, что его ждет.
— Выходит, тебе придется оставаться здесь до самых ее родов? — ужаснулся он. — Да мыслимо ли это? Столько прожить в разлуке. Ты столько пробыла заграницей, а теперь в деревне… Скоро ты, пожалуй, начнешь забывать, как я выгляжу.
— Это скорее ты… — с грустью начала Елена, но тут же оборвала себя: — Нет, нет! Мы больше не говорим об этом! Я так решила: не оглядываться в прошлое. Мы должны смотреть в будущее, и все делать для того, чтобы оно стало таким, о каком мы мечтали. Я никогда не упрекну тебя в том, что было…
Упав на колени, Владимир принялся целовать руки жены, прижиматься к ним всем лицом. Высвободив одну, Елена нежно погладила его по волосам.
— Мой любимый… Господь не дал нам ребенка, но он у нас будет. Все сложится так, как мы этого хотим, я в это верю. А ей… Ей было бы трудно с ребенком в ее положении и в ее возрасте. Это даже гуманно с нашей стороны освободить ее от такого бремени. Для нее — бремя, для нас — счастье.
И Владимир безоговорочно поверил жене. Поверил ее истовой убежденности в своей правоте, ее предчувствию благополучного исхода их сомнительного предприятия. О Варе он ничего так и не спросил.
День они с женой провели в прогулках по саду и окрестностях, в разговорах о Петербурге. Елене не терпелось узнать обо всем, что происходило в свете этой осенью. К сожалению, Владимир Иванович немного мог ей рассказать: в последнее время он жил затворником. Но Елена жадно впитывала и то немногое, о чем граф ей поведал. Граф Лев Николаевич Толстой открыл у себя в Ясной Поляне начальную школу для крестьянских детей, и, говорят, даже сам преподает в ней. Все только и обсуждают проект «Положения о крестьянах», и предчувствуют более значительные реформы. Мариинскому театру присвоено имя императрицы Марии Александровны. А вот в одном из московских театров — Малом — прошла, как рассказывают, незаурядная премьера: драматург Островский представил свою новую пьесу «Гроза». В остальном же все по-прежнему, все как было…
— А что слышно о Тургеневе? — нетерпеливо спросила Елена Павловна, которой очень понравился его последний роман «Дворянское гнездо».
— Говорят, уехал к себе в Спасское-Лутовиново. Вроде бы Толстой навестил его там.
— Боже мой… — прошептала графиня. — Какие гиганты! Как нам повезло, дорогой, что мы живем в одно время с такими людьми! Чего стоят наши мелкие обиды и переживания в сравнении с мощью этих людей!
Владимир Иванович почувствовал, что его слегка задело ее отношение:
— Я думаю, у них тоже хватает мелких обид и переживаний.
— Наверное, — согласилась Елена. — И все же у них это не может происходить также… Это какой-то другой уровень, правда?
— По-моему, ты преувеличиваешь значение этих беллетристов.
— Преувеличиваю? Нет! Любых эпитетов будет недостаточно, чтобы по-настоящему оценить этих людей!
Владимиру Ивановичу только оставалось снисходительно усмехнуться восторженности жены. Такие же неутомимые почитатели не давали жизни бедному Тургеневу, особенно после выхода «Дворянского гнезда». Они обивали пороги его дома, навязывали свое общество. Елена, конечно, была слишком хорошо воспитана, чтобы позволить себе подобное, но в душе, как угадывал граф Петровский, ей тоже хотелось бы приблизиться к одному из гениев. Владимир Иванович даже испытывал некое подобие ревности, хотя понимал, что эти писатели — личности скорее абстрактные, чем реальные.
А вот их близость в ту ночь была более, чем реальной. Владимир гнал прочь догадки о том, что его подогревает еще и то, что где-то совсем рядом находилась Варя, которую до сих пор помнило его тело. Как ловка и неутомима была в постели эта девочка, как охотно она шла навстречу самым бесстыдным его желаниям… Варя делала для него то, о чем Владимир никогда не решился бы попросить жену, и временами ему казалось, что он в постели с Клеопатрой. Жизнь отдать за такое не жалко.
И все же ему было хорошо с Еленой в ту ночь. Хорошо и спокойно, будто он вернулся к родному берегу после плавания в бушующем море. После они долго лежали, обнявшись, начинали перешептываться, потом опять умолкали, наслаждаясь знакомым теплом. Проснувшись утром, Владимир почувствовал себя по-настоящему счастливым.
И все же в голову закралась дикая мысль, что если сделать вид, что он уезжает в Петербург, а потом потихоньку вернуться, то можно тайком повидаться с Варей. И где-нибудь в амбаре или на сеновале опять сладко обжечься ее жаром.
