Ник выбрался из ванны, вытерся, натянул мягкие хлопчатобумажные подштанники, надел черные габардиновые штаны, которые плотно сидели на его стройных ногах. Он вздохнул. Как хорошо облачиться в мягкую чистую одежду, которая не колется и прикрывает все, что и должна прикрывать. Он сел на груботесанную широкую скамью, надел носки, с удовольствием натянул черные высокие сапоги. Наконец-то его стертые ноги защищены от камней и колючек. Потом он надел черную шелковую рубашку, застегнул перламутровые пуговицы и заправил рубашку в штаны.
Потерев щетинистую щеку, уставился на свое отражение в зеркале. Подумав, решил не тратить время на бритье. Нужно пойти, посмотреть на девчонку.
Поддав ногой ненавистные лохмотья, он увидел рыжую прядь, зацепившуюся за тесемки. Распутав злосчастный узел, он намотал локон на палец и положил колечко в левый карман рубашки, сам не зная, зачем. Забросив лохмотья в дальний угол, направился проведать больную.
Ник осторожно открыл дверь и проскользнул в спальню. Сквозь кружевные занавески струился мягкий вечерний свет. Узорчатые тени лежали на полу и стенах. Джейк и Роза сидели возле кровати. Ник подошел поближе и посмотрел на Саманту. Сердце тяжело ухнуло вниз. Она все еще без сознания. Джейк поднял голову, покачал головой, медленно встал и отошел к окну. Раздвинув шторы, выглянул во двор. Поднял грубую мозолистую руку и незаметно смахнул слезы.
Ник отвернулся. Внешне грубый и резкий, дед не любил свидетелей своей слабости. Ник сел на стул. Его охватило отчаяние.
Саманта выглядит такой маленькой и хрупкой. Губы у нее совсем бескровные. Лицо белое, словно выточенное из китайского фарфора. Мокрая свернутая салфетка лежит на лбу. Из-под нее видны черные, густые, длинные ресницы. Влажные золотисто-рыжие локоны мягко обрамляют прямо-таки детское лицо.
Роза шепчет молитвы, перебирая натруженными руками янтарные четки. Время от времени она откладывает их в сторону, берет бледную с голубыми прожилками руку Саманты, гладит, согревает. Хотя старая экономка ни в чем не упрекает Ника, в ее выразительных карих глазах легко можно прочесть осуждение.
Ник не знал, куда девать глаза и руки. Он чувствовал себя виноватым в болезни девушки.
– Она приходила в себя? – тихо спросил он. Роза медленно покачала головой.
– Нет. Она ни разу не открыла глаза. Это плохо. Она снова положила руку девушки на постель, накрыла ее стеганым одеялом. Сняла со лба согревшуюся салфетку, заменила ее холодной.
Ник посмотрел на висок Саманты. Рана оказалась не очень глубокой, почти закрылась. Но вокруг нее расплылся фиолетовый кровоподтек. Это испугало и встревожило Ника.
Он пригладил влажные волосы и вздохнул. Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным и бесполезным. Что будет, если Саманта умрет? Эта мысль оказалась для него невыносимой. Он никогда не простит себе ее смерти! Никогда.
Ник встал и подошел к окну. Остановился рядом с дедом, резко отдернул штору, посмотрел на пустынную дорогу. Где, черт побери, доктор? Почему не видно его коляски? Куда, в конце концов, запропастился Джефф?
Но дорога по-прежнему была пуста. Ни верховых. Ни пешеходов. Ни экипажей. Никого.
Он снова подошел к кровати. Надо что-то делать. У него больше не осталось сил сидеть и ждать. Но чем он может помочь? Он принялся ходить между окном и кроватью, стараясь ступать как можно мягче и тише.
– Ник, подойди-ка сюда, – позвал дед. – Посмотри, что там?
Ник бросился к окну.
– Это доктор едет, или я ошибся? – спросил Джейк.
Сквозь густую завесу пыли Ник разглядел кабриолет, направляющийся к дому. Ни слова не говоря, Ник выскочил из комнаты и, перепрыгивая через ступеньки, побежал к массивной дубовой двери.
– Доктор приехал, – сказал Джейк, обращаясь к экономке.
По смуглым щекам Розы ручьем побежали слезы. Она перекрестилась и поцеловала четки, благодаря Бога за милосердие.
Когда коляска остановилась у крыльца, там уже нетерпеливо топтался Ник.
Маленький, худенький человечек, серый от пыли, выпрыгнул из коляски и торопливо выбил одежду шляпой. Схватив кожаный саквояж, посмотрел на Ника колючими голубыми глазами.
– Где моя пациентка? – хрипло спросил он. Ник поручил лошадь работнику и повел доктора в дом.
– Наверх, док. Она упала и расшибла голову. Все еще лежит без сознания. Скорее, доктор!
Доктор сдвинул брови и строго глянул на Ника.
– Мне нужно сначала помыть руки.
– Сюда, доктор Джонсон, – позвал с лестницы Джейк и повел доктора к умывальнику.
Ник влетел в спальню и стал ждать. Несколько секунд спустя появился Джонсон, вытирающий полотенцем руки. Он выпроводил из спальни Джейка и Ника. Ник подчинился с большой неохотой.
В гостиной Джейк подошел к камину и стал внимательно рассматривать небольшой портрет в серебристой рамке, который стоял на каминной полке. Рамка была старая, отполированная временем и руками. Джейк словно бы отдалился от внука. Скрюченными пальцами погладил улыбающееся лицо женщины, изображенное на портрете. Глаза Джейка стали печальными, тоскующими.
– Твоей бабушке здесь шестнадцать. Та девочка чем-то напоминает мне ее. Только у твоей бабушки волосы были каштановые. Она была маленькой, игривой и хорошенькой, словно новорожденная лошадка. Ее смех был похож на звон серебряного колокольчика. Каждый день я благодарил Господа за жизнь с ней. И я проклял тот день, когда Господь отнял ее у меня.
Ник невидящими глазами смотрел на огонь в камине, вспоминая, как изменился Джейк, когда бабушка умерла от пневмонии. Казалось, радость жизни покинула его в тот же день. Он сразу одряхлел, затосковал, стал чаще болеть. Горе утраты сломило его.
– Я всегда хотел, чтобы вы с Джеффом удачно женились. Я постоянно твердил о женитьбе, потому что любовь хорошей женщины делает жизнь прекрасной.
Дед поднял трясущуюся руку и прикрыл глаза.
– В действительности же оказалось, что я сунул нос не в свое дело. Из-за моей прихоти бедное дитя лежит теперь наверху без сознания. Господь простит меня, но я сам себя никогда не прощу.
Дрожь в голосе деда разрывала сердце Ника. Он откашлялся, подошел к старику и положил руку ему на плечо.
– Джейк, ты ничего особенного не сделал. Во всем виноват я.
Испытывая к себе презрение и отвращение, искренне раскаиваясь, он рассказал деду то, что помнил о событиях предыдущих дней.
Ник закончил рассказ и стоял опустив голову. Дед присел на кожаную кушетку перед камином. Уставившись на внука широко открытыми глазами, он молчал. В глазах у него отразились растерянность, недоумение, негодование, словно он так и не мог до конца осознать случившееся и поверить в содеянное его внуком.
