— Черил не спала… всю ночь, — начала она наконец. — Сегодня утром я хотела увидеться с вашей светлостью и попросить послать за врачом, но, к сожалению, вы уже уехали.
— Истерика не заставит меня изменить принятое решение, — заметил герцог.
Мелисса взглянула на него, и слова, которые она собиралась сказать, замерли у нее на губах.
Наступило долгое молчание; затем герцог спросил:
— Вы что-то еще мне хотите сказать, мисс Уэлдон?
— Я хочу… многое вам сказать, — ответила Мелисса, — но это нелегко, потому что я вас… боюсь.
В глазах герцога мелькнуло удивление.
— Я считал вас храброй девушкой, мисс Уэлдон, — сказал он.
— Я тоже так… считала, — отозвалась Мелисса, — но теперь знаю, что я… трусиха. — Помолчав, она печально добавила: — Никогда не думала, что буду так бояться чего-нибудь или кого-нибудь. Однако же теперь я физически боюсь свою мачеху и… еще одного человека, а вот… в умственном отношении боюсь… вас.
На мгновение уголки губ герцога чуть заметно дрогнули, и он сказал:
— Могу лишь выразить сожаление о том, что так на вас действую.
— Пожалуйста, постарайтесь просто… выслушать то, что я хочу… сказать, — попросила Мелисса, — и не… сердиться, пока я… не закончу.
— Вы считаете, что ваши слова вызовут у меня раздражение? — спросил герцог.
— Мне… так кажется, — подтвердила Мелисса, — но… все равно я должна… сказать это.
Твердо сжатые губы герцога вновь раздвинулись чуть ли не в улыбке.
— Возможно, вам будет легче, если я пообещаю выслушать ваши слова без предубеждения.
— Благодарю вас, — проговорила Мелисса. — Просто я должна… попытаться заставить вас… понять.
— Я весь внимание, — произнес герцог.
— Я прочитала об одном вашем предке, который был лордом главным судьей Англии[17], — начала Мелисса. — В книге говорилось, что все восхищались им и доверяли ему, потому что он никогда не принимал решение, не выслушав все доводы, и всегда искал какие-то смягчающие обстоятельства, прежде чем вынести приговор.
В комнате наступила тишина. Затем герцог сказал:
— Вы хотите сказать, что я не выслушал все доводы прежде, чем принять решение, и, как вы уведомили меня вчера, поступил жестоко и несправедливо?
— Это звучит очень… дерзко, — проговорила Мелисса, — но… я действительно так… считаю.
— В таком случае я просто обязан выслушать все, что вы хотите сказать в защиту желания Черил погубить свою жизнь прежде, чем она повзрослеет и осознает собственную глупость!
— Разве полюбить — это глупость? — задала вопрос Мелисса. — Я всегда верила, что это случается… само собой, и ничего тут… не поделаешь.
Она заметила мелькнувшее на лице герцога выражение и быстро добавила:
— Конечно, циничным быть легко; легко говорить, мол, Черил слишком молода, чтобы полюбить или, во всяком случае, чтобы понять это. Но разве тем самым вы не беретесь утверждать, будто любовь — это чувство, ограниченное только определенным возрастом, или будто она зависит от возраста?
— Я говорил не о любви, — возразил герцог. — Я говорил о замужестве Черил.
— Вы намерены выдать ее замуж, когда сочтете нужным, просто потому, что с точки зрения света этот брак будет выгодным? — спросила Мелисса. — Но как можно сотворить такое с девушкой, подобной Черил? Ведь она росла окруженная любовью.
— Разве из-за этого она стала не такой, как другие? — спросил герцог.
— Да, я считаю, что это так! — подтвердила Мелисса. — Впрочем, любая девушка, в какой бы семье она ни росла, не желает быть чьей-то собственностью — предметом торговли, который достается тому, кто может больше за него заплатить.
— Большинство устроенных браков оказываются вполне счастливыми, — заметил герцог. — Женщине обеспечена безбедная жизнь; она находится под защитой имени мужа и приобретает определенное положение в обществе; у нее появляются дети — для удовлетворения эмоциональных порывов, воспеваемых под именем любви.
— И вы думаете, этого достаточно? — спросила Мелисса. — Неужели вы полагаете, будто для такой девушки, как Черил, довольно крыши над головой, пусть даже самой великолепной, и тщеславного осознания, что к ее имени добавился громкий титул, а на дверцах кареты появился геральдический герб?
Мелисса говорила с тем же сарказмом, что и герцог, при этом глаза ее сверкали боевым задором:
— Как это типично для мужчин — считать, будто женщине не нужно ничего, кроме удобств, что у нее нет души, что она не испытывает никаких других чувств, кроме благодарности к тому мужчине, под защитой имени которого, как вы выразились, она находится!
Она перевела дыхание.
— Женщины способны испытывать не менее глубокие чувства, чем мужчины, если не глубже, но, невзирая на это, вы готовы обращаться с нами как с бесчувственными марионетками, передавать из рук в руки, словно животных, от которых можно избавиться.
— Мисс Уэлдон, вы приводите очень убедительные доводы, — сказал герцог; Мелиссе показалось, что он над ней подсмеивается. — Н тем не менее брак для женщины — это единственно возможный выход.
— Брак с тем, кого она любит, — поправила его Мелисса, — а не с тем, кому она нужна всего лишь как агрегат для воспроизводства детей.
Наступила пауза, после которой герцог сказал:
— Черил молода. Она полюбит снова, и на этот раз человека, вне всяких сомнений более достойного.
— Откуда вам известно, что Чарльз Сондерс — человек недостойный? — возразила Мелисса. — Вы так решили оттого, что Черил объявила, что любит его. Вот это совершенно несправедливо! Вы сочли его охотником за приданым лишь по той причине, что он не так богат, как Черил. Но он полюбил ее с первого взгляда, когда она была еще пятнадцатилетней девочкой. Он больше никого не замечал и считал дни, дожидаясь того времени, когда она станет достаточно взрослой, чтобы выйти за него замуж.
Голос Мелиссы окреп:
— И вот теперь, когда они могли бы обвенчаться, трагическое стечение обстоятельств привело к тому, что вмешиваетесь вы и лишаете их этой возможности. Причем не по какой-то серьезной причине, а всего лишь из-за личного предубеждения. Оно заставляет вас думать, что женщины не должны влюбляться, а браки следует заключать, руководствуясь только тем, насколько богат жених.
Мелисса говорила с вызовом. Затем, внезапно осознав, что скорее ведет с герцогом борьбу, нежели обращается к нему с просьбой, она произнесла совершенно иным током:
— Я… очень плохо… хлопочу за Черил… Я собиралась смиренно просить вас о снисхождении, а вместо этого начала отстаивать свое мнение, которое, я знаю, вы находите совершенно неубедительным.
