если ты не вернешься. – Малфа покачала головой.
– Она видела беды и похуже. А твой родич затеял не самое простое дело, не знаю, понимаешь ли ты это. Мстить за убийство – не карасей удить. Там этих угрызков пять человек. Все это молодые мужчины воинских родов, Ингваровых гридей сыновья. Они выросли при гридьбе, обучены наилучшим образом, хорошо вооружены… Вы ведь говорили, они меч телохранителя с собой уволокли? Они не знают страха и жалости. Они через Хазарию и степи печенежские пешком ушли. А теперь им нечего терять. Если они поймут, что их преследуют… – Алдан пристально взглянул на Бера, – добычей можешь стать ты, если они заметят тебя раньше, чем ты их. Жизнь – вот все, что у них осталось, и за ее сохранение они любую цену заплатят.
– Раз уж миром нам не разойтись, лучше я буду хищником, а не жертвой, – мрачно ответил Бер. – Хищник тоже может погибнуть, но у жертвы и надежды выжить нет. И я буду очень рад, если ты поедешь со мной. Такой человек, как ты, с твоим опытом… Я, хоть и обучен кое-чему, в таких делах, честно скажу, не бывал еще.
Алдан кивнул: уж ему-то опыта было не занимать.
– Но с теми людьми я не слишком хорошо знаком, – добавил он. – Когда я состоял в Ингваровой гридьбе, они были еще детьми. Я перешел от него к Свенельдичу, когда женился на Предславе, а это было сразу после Древлянской войны. То есть тринадцать лет назад. Может, самого Игмора я узнаю. А остальных его дренгов я не видел пять лет, да и раньше плохо различал всю эту мелкую поросль вокруг княжьего стола. Шныряли там, как мальки… А теперь, ётун им в брюхо, вообразили, будто вправе решать, кому из сыновей Ингвара жить, а кому умереть!
– Я хорошо их различаю, – вдруг подала голос Правена.
Она сидела тихо, и о ней родичи, увлеченные разговором, позабыли.
– Я хорошо знаю их всех, – повторила она, когда лица обратились к ней. – И Игмошу с братом, и Градимира, и Девяту. И Красена. Они все из наших. Я их всех с таких лет помню, пока они еще без портков бегали. И пусть бы они хоть сарацинами обрядились – я их под землей и под водой узнаю. Даже с бородами соломенными и хвостами волчьими.
– Но не можешь ведь ты… – в недоумении начал Бер.
– Я могу! – возразила Правена. – Ута за чадом приглядит, без присмотра не бросит. Даже рада будет, если я помогу… У нас с ней теперь одна радость осталась – знать, что те змеи лютые за свое дело ответили. Я и дитя мое… Как нам жить, пока Улеб не отомщен? Мой сын – по закону первый мститель за отца, но ему нет и года… Пока он вырастет, все слишком сильно переменится… кто-то из тех нечистиков может своей смертью умереть …
– Или стать слишком значительным человеком, – себе под нос добавил Бер, имея в виду близость Игморовой братии к Святославу.
– Я должна… пока мой сын мал… что-то сделать! – Правена разрывалась между сознанием своей невозможности участвовать в деле мести и необходимостью помочь младенцу сыну. – Я могу на них указать, а дальше ваше дело.
Бер по привычке взглянул на Сванхейд: возможно ли это? Как вдова, Правена могла сама решать, что ей делать, тем более что родители ее были далеко, а Бер, как двоюродный брат Улеба, и ей приходился ближайшим родичем.
– Я не могу позволить… – Бер покачал головой. – Алдан верно говорит: это не карасей удить. Опасное это дело. И дорога дальняя. А ты – молодая женщина, да и дитя…
– Княгиня наша сама за мужа мстила, с сыном своим. А Улеб ей сестрич был… И я… Месть мне и дитяте всего важнее. Если Игморова братия ускользнет, потому что ты их в лицо не знаешь, моему чаду придется за это дело браться двадцать лет спустя. Лучше уж сейчас – пока следы горячи. Ведь Улеб приходил за мной… ко мне. Я видела его в доме в то самое утро, когда к нам приехал Вальга. Он чего-то от меня хотел. Если не увести меня с собой, как вы говорите, – Правена взглянула на Сванхейд, – значит, иного. Он хотел, чтобы я помогла отомстить за него.
– Может, и не будет ничего худого, если она поедет хотя бы до Видимиря, – сказала Малфа, видевшая, что Правена не шутя хочет ехать с Бером.
Малфа еще совсем юной девушкой совершала далекие путешествия и подвергалась немалым опасностям. В такой поездке для Правены, здоровой и сильной женщины, она не видела ничего страшного.
– Мерянская земля – не горы Ледяные, – продолжала Малфа. – И там люди живут, и хорошо живут. Не в берлогах сидят, не в шкуры одеваются. Анунд мерянский и его люди, видать, не беднее нашего. Но ей даже не нужно забираться так далеко. Уже к Видимирю станет ясно – та ли это дорога. Пять человек – не букашки, они не смогут пробраться по Мсте так, чтобы их никто не увидел. До Видимиря вы найдете их следы – или не найдете. Если не найдете, то вернетесь назад и Правена до зимы в Псков воротится. А если найдете…
– Если и найдем, то тоже сможем вернуться до зимы, – кивнул Бер. – Но ты подумай еще. Я ценю твою отвагу и верность, но…
– Вы знаете – я хотела уйти с ним на тот свет. – Правена опустила голову, потом подняла. – Если уж мне придется остаться… пусть его дух знает – я осталась на белом свете не для того, чтобы скамьи просиживать! Мы же при Эльге выросли, да, Малфа? А она нас трусости не учила!
* * *
Когда киевское войско на ранней заре рассаживалось по лодьям, Лют зашел в Хольмгард еще раз проститься: поцеловать женщин, пожать руку мужчинам. Его стан располагался южнее княжеского, и отплывать ему предстояло первому. Святослав тронулся вскоре после него, еще до полудня: от Новых Дворов на том берегу мимо Хольмгарда долго тянулись лодьи, побольше и поменьше. В середине строя шла большая лодья, на двадцать гребцов, с красным княжеским стягом. Малфа и Правена вдвоем, стоя на горе над внутренним причале Хольмгарда, проводили ее глазами и разом вздохнули. Раньше, в Киеве, они ничего не значили друг для друга, а теперь чувствовали близость, будто родные сестры. На судьбе той и другой князь Святослав оставил тяжелый отпечаток, и его уже не стереть. Его отъезд принес им облегчение, но не означал
