обнимаясь.
Колмаков выпрыгнул последним. Перекинул котомку с вещами и чехол с чертежами через плечо, за руку простился с Иванычем и Митей, быстро кивнул Лиде и побежал вдоль вагонов.
Лида, не отрываясь, смотрела в его крепкую спину. Он почувствовал, на миг обернулся… и затерялся в толпе.
Извозчик автокачки[2] оказался лихачом, все время норовил втиснуться между машинами и трамваем, вылезал на встречную, резко дергал лошадь, издавая гортанное: «тпру-уу» и снова пускал в галоп.
— Не гони, голубчик, мы никуда не опаздываем, — попыталась его приструнить тетя Варя. — Хоть бы дождик пролил, пыль смыл, — вздохнула она, глядя в низкое небо. — Везде что-то роют, и так без конца.
— Метрополитену хотят завести, как за границах, — повернулся к ней бойкий извозчик.
— Это как же, Митенька? — обратилась тетушка к сыну.
Митя сидел напротив матери рядом с женой, нежно обнимал Лелю и что-то нашептывая ей в ухо.
— А-а, что? — встрепенулся он.
— Я говорю, как этот метрополитен будет еще работать, не уморит ли нас всех?
— С чего бы ему нас уморить? — улыбнулся Митя.
— Ну как же, говорят, паровозы под землей ходить станут. Дым куда уходить будет, пассажиры же угореть могут? — тетя Варя снисходительно посмотрела на свое неразумное дитя.
— Там электротяга будет, как на трамваях.
— Еще лучше, чтобы током поубивало.
— Ну что вы, Варвара Евгеньевна, так беспокоитесь, — счастливой улыбкой осветила серый день Леля, — Александру Васильевичу же скоро служебный автомобиль дадут. Обещали же?
— Дождешься, — отмахнулась тетя Варя. — А тебе, Митенька, следовало бы пойти в инженеры-путейцы, настоящая мужская профессия, а архитектура и искусство — это вон, для барышень.
— Попили лучше Лиду, — указал Митя на отрешенно смотревшую на мелькающих прохожих сестру.
— Лидочка, ты какая-то бледненькая. Вас плохо кормили?
— Она у нас влюбилась, — выдал Митя, подмигивая Леле.
— В кого? — всплеснула руками тетя Варя.
— В Колю Колмакова.
Как ни странно, подкол брата даже не задел Лиду, она только скользнула равнодушным взглядом по веселому лицу Мити и снова погрузилась во внимательное созерцание знакомых с детства улиц, словно отсутствовала дома не месяц, а несколько лет.
— А кто этот молодой человек? — уставилась на Лиду тетушка.
— Помощник Бараховского, ну ты видела его сегодня, такой, с усиками.
— Это все безусловно забавно, но сперва нужно доучиться, а потом уже о разных Коробковых вздыхать, — погладила тетя Варя Лиду по плечу. — Для девушек сегодня очень важно образование.
— Так сердце же не хочет ждать окончания учебы? — промурлыкала Леля.
— Я не влюбилась, мы с Колей друзья, и учиться собираюсь, — прервала дискуссию Лида.
— Главное — глупостей не наделать, — все же предупредила тетушка.
С тех пор, как Митя ушел жить к Леле, у Лиды была целая комната, большая, своя. Высокие потолки с лепниной, закругленные сверху окна с видом на шумную улицу — остатки былой роскоши доходного дома. Лида прошлась кругом, рассматривая: детскую акварель Мити — букет хризантем и яблоки, мамино фото в тонкой серой раме, тяжелые портьеры; потом, поджав ноги, уселась на кровать, обняла ковровую сумку. В детстве она часто так делала, когда на душе скреблись кошки. Ничего, завтра в университет, после обеда в мастерские. Вновь завертится колесо привычной жизни. «А в Юрьев, пожалуй, проситься не стоит. Чем быстрей его забуду, тем лучше. Все же я не настоящий исследователь, из-за личных неурядиц готова отказаться от намеченных целей. Слабачка… Поживем-увидим».
[1] В 30-е годы ХХ века цвет вагонов определяли класс и уровень комфорта. Синие вагоны — первый класс, желтые — второй, зеленые — третий. Такое наследие царского режима было ликвидировано лишь в годы войны, когда все вагоны выкрасили в защитный зеленый цвет. Наши герои едут в составе демократичного третьего класса.
[2] Автокачка — конный транспорт с резиновыми колесами.
«Святослав же церковь чудну зело свершил, вельми украси ю резным камением от подошвы и до верху», — в третий раз прочла Лида летописную фразу, протерла уставшие глаза, в качестве закладки между страниц вставила лист отрывного календаря. Десяток таких листочков у нее всегда был наготове в кармане. Рука потянулась к «Известиям Императорской Археологической Комиссии». «Тот ли выпуск заказала? Все правильно — тридцать шестой. Надо бы съездить в Ленинград к самому Романову, он еще в девятом проводил разведку Георгиевского собора».
— Лид, да пойдем уже отсюда, — Эльза нетерпеливо дернула подругу за рукав. — Сколько можно в духоте сидеть?
— Мне нужно еще результаты обследования Романовым посмотреть, — пробормотала Лида, бережно открывая старое издание.
— Пошли лучше осень посмотрим, — Эльза отодвинула от себя зеленую лампу. — Книжки эти никуда не убегут, так и будут здесь еще лет сто лежать, а вот листья не сегодня, так завтра совсем опадут, и все, до весны. Ну, пойдем, по набережной, что ли, пройдемся. Лид, ну слышишь?
Лида вздохнула, но послушно стала собирать книги со стола.
— Можно мне на завтра на вечер все это отложить? — подала она стопку библиотекарю. — Я после работы зайду.
Эльза лишь закатила глаза, мол, смотрите, какая у меня подруга занудная, и потащила Лиду к выходу.
Как смешно, еще недавно сама Лида вытаскивала Эльзу из библиотечных глубин на свежий воздух, потому что той непременно нужно было нарыть материал для статьи по вятским народным промыслам. И тогда был очень уважительный повод, а у Лиды значит — не очень.
— Просто осень уходит, Лидусик, осень надо ловить.
Эльза, пухленькая хохотушка с бойкими синими глазками, всегда действовала на Лиду благотворно. Вот есть же люди, которые во всем видят красоту и легкость бытия и других к этому приучают. А Лиде в последнее время так этой легкости не хватало, словно на каждой ноге было по гире. И если бы не настойчивость подруги, она бы, наверное, вообще с маршрута — университет, мастерские, библиотека — никуда бы не сворачивала, ну, разве что тетушка в магазин или в рыночные ряды пошлет. Но Эльза наседала: то ей в кино не с кем сходить, то непременно нужно на танцплощадку. «Я что, одна пойду? Это неприлично». Лида с ворчанием соглашалась.
Про разбитое в экспедиции сердце она не смогла рассказать даже лучшей подруге, то ли с Зиной уже обожглась, то ли вообще не хотела бередить рану. Наверное, Эльза о чем-то таком догадывалась, но тактично не расспрашивала. Этой деликатности так не хватало Лиде в своей собственной семье. Хороших друзей нужно ценить, так что — здравствуй, золотая осень!
День смотрелся тусклым карандашным наброском — и не пасмурно, и не солнечно, ни то ни се. Липы и
