Судя по тому, что она видела вокруг себя, брак – вовсе не тот вопрос, о котором следует долго размышлять. Джованни Сфорца казался ей стариком и к тому же ужасно скучным – глаза у него тусклые, совсем не такие, как у Джованни и Чезаре. Он был слишком напыщенным и выглядел немного суровым. Но брачные отношения пока не были подтверждены и, как объяснила ей Джулия, ей пока нечего волноваться в отношении Сфорца, если вообще когда-нибудь придется волноваться. Она останется в Риме, так что свадьба – просто прекрасный праздник, а она – его главная героиня. Вдруг Джулия хлопнула в ладоши и приказала:
– Приведите рабыню, пусть мадонна Лукреция увидит ее. Слуги поклонились, и вскоре перед Лукрецией предстала карлица-негритянка. На ней было расшитое золотом и драгоценностями платье и сетка для волос – наряд ее в точности повторял наряд хозяйки. Лукреция закричала от восторга, потому что черные волосы и лицо негритянки потрясающе оттеняли светлую красоту самой Лукреции.
– Она понесет твой шлейф, – пояснила Адриана. – Вот уж уморительное зрелище!
Лукреция кивнула, повернулась к столу, на котором стояла ваза со сластями, схватила горсть и запихнула негритянке в рот.
Темные глаза вспыхнули признательностью и любовью – как светились глаза всех слуг, когда они смотрели на мадонну Лукрецию.
– Хватит, – строго прервала эту забаву Адриана, – у нас еще много дел. Мадалена, принеси драгоценные флаконы для духов.
Мадалена повернулась к двери и остолбенела от удивления, поскольку на пороге комнаты возникла мужская фигура, а мужчинам не положено входить, когда дама одевается. Но господин Чезаре не подчинялся никаким законам, кроме своих собственных.
– Мой господин… – начала Адриана, но Чезаре сдвинул брови, и она благоразумно умолкла.
– Чезаре, что ты думаешь о моем платье? – в восторге спросила Лукреция. – Оно восхитительное, правда?
Чезаре не ответил на вопрос и, глядя на Адриану, сказал:
– Я хочу поговорить с сестрой… наедине.
– Но, мой господин, у нас мало времени.
– Я сказал, что хочу поговорить с ней, – Чезаре возвысил голос. – Я, что, неясно выразился?
Даже Адриана склонялась перед этим восемнадцатилетним юношей. Слухи о его бесчинствах в университетах Перуджи и Пизы достигли и ее ушей, это были пугающие слухи. С теми, кто осмеливался противоречить упрямцу, сыну Папы, происходили всякие несчастные случаи, и она не смела рисковать.
– Что ж, если вы об этом просите, мой господин… – сдалась она. – Но молю вас, не забудьте, что мы не можем опаздывать в Ватикан.
Он кивнул, и Адриана жестом приказала всем присутствовавшим покинуть комнату.
Когда все вышли, Лукреция воскликнула:
– Чезаре! У меня мало времени, я должна быть готова..
– Ты должна всегда быть готова уделить мне немного внимания. Неужели ты так увлеклась своим женихом, что забыла, как клялась любить меня больше всех на свете?
– Я не забыла своих клятв, Чезаре, и никогда не забуду, – говоря это, она представляла, как будет шествовать по площади, как будет приветствовать ее толпа, она уже чувствовала аромат воскурений и цветов.
– Ты обо мне совсем не думаешь, – пожаловался Чезаре. – Да и кто думает? Отец меня предал, а ты… Ты легкомысленна, как мотылек.
– Но, Чезаре, сегодня же моя свадьба!
– И чему ты радуешься? Сфорца! Неужто ты считаешь его настоящим мужчиной? И все же я скорее соглашусь, чтобы ты вышла замуж за него, чем за кого-то другого, потому что, клянусь, он настоящий евнух.
– Чезаре, ты что, ревнуешь?
Он расхохотался и таким знакомым жестом схватил ее за шею. Она вскрикнула, потому что боялась, что он нарушит ее украшенную драгоценной сеткой прическу.
– Брак пока не будет осуществлен, – обрадованным тоном заявил он. – Это я постарался внушить отцу такую мысль. Потому что, кто знает, вдруг времена изменятся, и Сфорца перестанут быть достойными нашей дружбы? Так зачем делать так, чтобы Его Святейшество пожалел о браке, который он устраивал с таким рвением?
– Чезаре, почему ты так настроен против этого брака? Ты же знаешь, что мне когда-нибудь все равно придется выходить замуж, но от этого моя любовь к тебе не изменится. Я никогда и никого не буду любить так, как тебя.
Он продолжал держать ее за шею, и она боялась, что у нее останутся синяки, но не решалась попросить его убрать руку. Ей, как и всегда, было с ним хорошо и приятно, но на этот раз к прежним чувствам примешивалось какое-то возбуждение, причин которого она пока понять не могла.
– Верю, что так и будет, – ответил он. – Что бы с нами, с тобой и мною, ни случилось, мы всегда будем вместе. Чезаре и Лукреция… Мы – одно целое, моя дорогая сестренка, и ни твой муж, ни моя жена, если у меня она появится, не в состоянии разорвать эту связь.
– Да, да, – задыхаясь, произнесла она. – Это правда.
– Я не приду на свадебный ужин, – вдруг заявил Чезаре.
– О, но ты должен прийти, брат! Мне так хочется с тобой потанцевать!
Чезаре оглядел свое архиепископское облачение:
– Те, кто принадлежит церкви, не танцуют. Ты будешь танцевать со своим братом Джованни, герцогом Гандиа. Уверен, он отличный партнер.
– Но, Чезаре, ты обязан прийти!
– На твою свадебную церемонию? Конечно же, нет. Неужели ты думаешь, что это зрелище доставит мне хоть какое-то удовольствие?
– Но и Джованни будет, и, наверное, Гоффредо…
– Когда-нибудь, сестренка, ты поймешь, что я отношусь к тебе совсем по-другому, не так, как Джованни.
В этот миг с площади послышались крики, и Чезаре подбежал к окну.
Лукреция стала рядом с ним. Почему-то радостное волнение оставило ее, и она с тревогой наблюдала, как Чезаре в гневе сжимает и разжимает кулаки.
– Вот он шествует, великолепный герцог Гандийский!
– Он должен сопровождать меня в Ватикан, – пояснила Лукреция. – Ох, мне надо быть полностью готовой, уже и Джованни пришел, а еще так много надо сделать. Чезаре, пожалуйста, позови Джулию и Адриану!
Но Адриана, услыхав шум, сопровождавший появление Джованни, решила рискнуть, и, несмотря на возможный гнев Чезаре, уже входила в комнату. За ней следовали Джулия и служанки.
– Герцог прибыл, – объявила она. – Так, дай-ка мне взглянуть на твою прическу, сетка в порядке? И где черная карлица? Ах, вот она. Возьми шлейф мадонны Лукреции и стань там…
Чезаре, нахмурившись, наблюдал за приготовлениями, и Лукреция вдруг поняла, что это именно его ревность омрачает ее праздник.
В комнату вошел Джованни.
Он очень изменился по сравнению с тем мальчиком, который когда-то уезжал в Испанию. Высокий, элегантный, он вел весьма разгульную жизнь, но в семнадцать лет такая жизнь следов на лице еще не оставляет. Золотистая бородка подчеркивала чувственность его губ, глаза у него были светлые, ясные, прекрасной формы, так похожие на глаза Лукреции, но, в отличие от мягкого и нежного взгляда сестры, взгляд его был холодным и жестким. Однако и он унаследовал характерное для всех Борджа обаяние, а в своем великолепном наряде – в расшитом золотом и жемчугами кафтане, таком длинном, что подол его подметал пол, в шапочке, заколотой роскошной брошью, – он выглядел просто блистательно. Драгоценности так и сверкали, а на шее у него висело длинное ожерелье, целиком состоявшее из рубинов и жемчуга.
