— Это, вероятно, были просто отставшие! — заметил Гельмут. — В битве при Штрандгольме их легко могли отрезать.
— Нет, — убежденно стоял на своем Хольгер. — Это было шпионство, несомненно, придуманное и осуществленное Янсеном. Теперь нам известно, почему неприятель был так точно осведомлен обо всем. Следовало раньше захватить шпиона и изменника, жившего среди нас.
Гельмут с силой отбросил от себя книгу, которую еще держал в руках, и энергично обратился к наместнику.
— Мне кажется, господин Хольгер, что вы делаете слишком много чести Янсену, приписывая все ему одному. Здесь каждый станет шпионом и изменником, как вы изволите выразиться, когда имеются сведения, благоприятные для немцев и неприятные ненавистным датчанам.
Хольгер удивленно, с возмущением взглянул на него. Он вовсе не привык, чтобы молодой помещик вмешивался во что-то такое, что он и граф считали необходимым сделать в его имении.
— Я знаю это, барон, — резко ответил он. — Но так как мы не можем схватить каждого, то необходимо показать пример строгости на главаре. Благодаря одному в руках у нас окажется вся партия, — он отвел графа в сторону и продолжал вполголоса: — Барон Мансфельд все время противоречит сегодня! Вы обратили внимание на его тон? Он звучал еще удивительнее, чем самые слова.
— Он возмущен и не без основания, — тихо ответил ему Оденсборг. — Вам следовало быть внимательнее к нему: ведь все-таки он — хозяин здесь, а вы совершенно игнорировали его присутствие!
Наместник сделал нетерпеливое движение.
— Я не могу сейчас придавать значение таким тонкостям! Хозяин, собственно, здесь — вы, поэтому я обращаюсь только к вам и ни к кому другому!
Граф хотел ответить, но в это время в комнату ворвался бледный от волнения Отто и бросился прямо к двоюродному брату:
— Гельмут, ты слышал? Только что привезли Арнульфа, связанного, окруженного солдатами!
— Связанного? — вздрогнул Гельмут. — Вы приказали связать его? — спросил он наместника.
— Конечно! — холодно промолвил Хольгер. — Шпион не может претендовать на уважение к себе.
— Да какое же преступление совершил Арнульф? — воскликнула Элеонора, вместе с Евой следовавшая за братом. — Вы приказали арестовать его, господин Хольгер?
— К сожалению, я не могу ответить вам на это, — холодно заявил Хольгер. — Это дела служебные.
— Мы все-таки разузнаем, почему связали Арнульфа! — упрямо воскликнул Отто, а Элеонора, видя, что здесь ей ничего не добиться, обратилась к молодому владельцу майората:
— Тогда я спрошу тебя, Гельмут, что же происходит в твоем замке? Или и тебе не дают отчета?
— Янсен арестован, — мрачно ответил Гельмут. — Его обвиняют в измене, в связях с неприятелем.
Ева между тем проскользнула к опекуну и испуганно шепнула ему на ухо:
— А вы знаете, что творится на улице? Кажется, вся деревня собралась пред замком; крестьяне грозят выломать решетчатые ворота, мы сами видели это из окна.
— Не бойся, дитя! — успокоил ее Хольгер. — Здесь нет ни малейшей опасности. Конечно, нам придется выдержать здесь шум взбунтовавшихся мужиков, но напасть на замок они не посмеют. Само собой, придется принять кое-какие меры. Не будете ли вы любезны, граф, отправиться со мной?
Оденсборг с готовностью присоединился к нему, и оба скрылись в соседней комнате, выходившей на главную лестницу.
Арест Арнульфа Янсена, действительно, вызвал грозное возмущение среди населения, и было похоже, что такое насилие наместника не останется без последствий. Все было подготовлено тщательно, держалось в строжайшем секрете и только тогда должно было стать общим достоянием, когда арестант оказался бы уже в городе. Сам Арнульф не подозревал того удара, который угрожал ему, пока двенадцать вооруженных солдат с заряженными ружьями не окружили его дома, а наместник с офицером не вошли к нему, чтобы арестовать. Однако, и безоружный, он не сдался без сопротивления, как ожидали датчане, да к тому же и его люди вели себя более чем вызывающе. Первое время отряд хоть и сохранял перевес, однако не мог помешать людям Арнульфа поднять шум и звать на помощь.
Когда поезд прибыл в деревню, весть об аресте уже опередила его. Все население столпилось на улице, преграждая датчанам путь, и раздражение толпы, усиливаясь каждую минуту, приняло столь значительные размеры, что стоило опасаться открытого бунта и нападения на конвой. Тогда наместник, посоветовавшись с офицером, повернул весь отряд к замку, где считал своего пленника в безопасности, а одновременно отправил гонца в город за помощью.
Как ни действенна была эта мера, она грозила стать гибельной, потому что раздражение людей достигло пределов. Замок Мансфельд чуть не целое столетие считался во всей деревне оплотом германизма, и вот он превращался в тюрьму для предводителя немецких крестьян, которого доставили туда со связанными руками, как обыкновенного преступника. Датчане едва успели запереть решетчатые ворота, обычно открытые настежь, как толпы народа бросились на них и с угрозами пытались открыть.
В комнате с балконом до сих пор все еще не знали, что происходит за стенами замка. Элеонора была бледна, как смерть, а у Отто на глазах стояли слезы бешенства и гнева.
— Я пойду вниз! Я должен, по крайней мере, увидеть Арнульфа и поговорить с ним! — воскликнул он, но сестра, положив ему руку на плечо, мягко возразила:
— Останься здесь, нас не пустят к нему! Наместник безгранично царит в Мансфельде, и никто не смеет противоречить ему.
Ее глаза искали Гельмута, и в них читалась немая просьба, но молодой барон не понимал или не хотел понять ее; замкнувшись в мрачном молчании, он отошел к окну.
Наместник и граф Оденсборг намеревались спуститься во двор, но, едва вошли в переднюю, как распахнулись двери с противоположной стороны, и на пороге показался Арнульф Янсен в сопровождении двух солдат. При виде его граф онемел от изумления.
— Вы приказали привести его сюда? — спросил он. — Здесь могут быть большие неприятности.
— Это недоразумение, — с неудовольствием сказал Хольгер. — Что это значит? — обратился он к солдатам. — Ведь арестант должен был оставаться внизу.
— Крестьяне, очевидно, хотят штурмовать ворота, — доложил один из конвойных. — Господин поручик решил, что придется уступить двор; он приказал укрепить все ходы, а пленника доставить к господину наместнику.
Как бы в подтверждение этих слов снизу донесся грозный рев, в котором различались слова команды офицера, распределявшего людей на посты. Хольгер, должно быть, убедился в неизбежности этой меры, так как, кивнув головой, коротко промолвил:
