— Обещаю. Хотя тревожить вас мне неловко, но… Обещаю, — твердо произнес Викентий Дмитриевич.
— Прощайте. — Князь поклонился.
— Прощайте, — поклонился в ответ Сонцов.
Я бы села, зарыдала:
Люди добры! Как мне быть?
Я неверного любила!
Научите, как забыть?
И. Дмитриев
— Боже мой! Да неужели! — Анна рассмеялась. — Неужели этот поэт оказался таким… Таким негодяем?
— Почему это тебя так радует, а? — Ксения не на шутку разошлась.
— Да потому, что милой кузине только это и было нужно! Потому, что милая кузина только этого и заслуживает! Или она думала, что может безнаказанно портить другим жизнь, а сама будет счастлива?
— Кому это Саша жизнь испортила? Тебе, что ли?
— Мне! Явились вы, обе… Кто вас тут ждал? — Анна была зла, как черт. — Только этот дурачок Багряницкий показал, чего вы заслуживаете. И с тобой будет то же самое!
— Ах ты, ведьма! Думаешь, ты со своим бульдогом счастливее будешь? — крикнула Ксения. — Дура! В первый же день взвоешь! Он еще и тебя уморит. Про него такое говорят, что тебе и не снилось — старый греховодник, мерзкий старикашка! Вот кто твой жених!
— Да как ты смеешь! Негодяйка!
— А ну прекратить! — крик Викентия Дмитриевича перекрыл вопли двух рассерженных девиц. — Да что это такое? Что вы тут развели? Как тебе не стыдно, Анна! Ксения! Как ты можешь?
— Мне нечего стыдиться, — пробормотала Анна, уставившись в пол, отца своего она побаивалась.
— Ваши мать и тетка с ума сходят! Кузина нездорова… Я второй день без сна… Мне эти крики слушать неповадно! Пойди к Лизе, Анна, поговори с ней. Бедная девочка у себя плачет, а тебе хоть бы что… Невеста! Вот не посмотрю, что ты теперь у нас баронессой станешь, и розгой-то дурь выбью!
— Что-о? Я же еще и виновата? А эта… Эта!.. — Анна ткнула пальцем в Ксению.
— Хороша хозяйка, ничего не скажешь… Добрая жена выйдет для барона — как раз то, что ему надобно… И по сердцу, и по силам! Поди прочь, я сказал! Или вот, как Бог свят, высеку! — Викентий Дмитриевич уже не сдерживал себя. — А ты, племянница, ступай к сестре и матери… И чтоб никаких криков!
Сонцов развернулся и резко вышел из комнаты. Анна надулась:
— Все из-за тебя, кузина, — тихо зашептала она.
— Ну-у, зашипела, змея подколодная, не упустила случая Ксения.
— Дура деревенская! — сощурилась презрительно Анна.
— Дура городская! — не осталась в долгу Ксения.
— Шагу ступить не может, чтоб не опозориться!
— Расфуфырилась, разоделась, а проку никакого!
Вдали хлопнула дверь. Шаги Викентия Дмитриевича неумолимо известили о его приближении. Девицы бросились врассыпную, и, когда Сонцов вошел в гостиную, их и след уже простыл.
— Ах, Пашенька, что же это будет, а? Как же так? Ведь не думала, не гадала, дочку сюда везла, думала на радость… А выходит, что на погибель… — плакала Лукерья Антоновна.
— Да полно, Луша, полно… — Прасковья Антоновна сама не могла сдержать слез. — Все еще образуется… Ну, с кем не бывает… Поплачет, а потом все забудется и станет лучше прежнего… Ничего с нею страшного не случится. Доктор вот сказал, что организм молодой…
— Так и знала я, что все эти женитьбы до добра не доведут… Ты вспомни меня, сестрица, вспомни… Как весело начиналось все, как радовались за меня все, когда Егор Иванович меня посватал, и чем все обернулось… Как я после него едва жива осталась и дочери мои… Он ведь чуть жизни не лишил нас, ирод проклятущий!
— Полно, сестрица… Не у всех так… Вот я, — шептала Прасковья Антоновна, — вполне довольна. И семья у нас дружная, ни дня размолвки с Викентием Дмитриевичем не было…
— Сашенька… Бедная Сашенька… Ведь не муж — жених! Так ухаживал, любил ведь… Неужто ж притворялся, а? — Такое предположение потрясло Лукерью Антоновну.
— Да не может быть… Это было бы уж чересчур! Родители, верно, и вправду воспретили ему жениться… А он их и послушал… Значит, не любил, коли так легко отступился…
— Не любил… А дочке-то моей каково? Ведь лежит, не встает… Вся бледная… Глаза открывать не хочет… Не ест, не пьет, — запричитала Лукерья Антоновна пуще прежнего. — Кому она нужна, любовь-то эта!
Сестры шептались в одном углу комнаты, а Саша лежала на кровати в другом. Со вчерашнего вечера, когда произошли с ней все эти горестные события, она так и не вставала. Она также не ела, и не пила. К Саше призвали доктора, но тот сказал, что физически она здорова, а от душевных терзаний лекарства у него нет. Посоветовал лишь положиться на время и ждать, не докучая девушке расспросами…
В комнату к сестре вошла Ксения. Она поздоровалась с матерью и теткой, которых в это утро еще не видела, и подошла к сестре. Присела рядом с ней и взяла ее руку в свою.
— Ксения, детка, — сказала ей мать. — Побудь сейчас с Сашенькой, а мы с тетушкой скоро вернемся…
— Конечно, маменька, — ответила Ксения.
Две дамы вышли из комнаты, и сестры остались одни.
— Послушай меня, Сашенька, — тихо начала Ксения. — Тебе надо встать…
Саша открыла глаза и посмотрела на сестру. Глаза у нее были красные, воспаленные, совсем больные…
— Ты ведь здорова… Попусту себя изводишь только… Надо подняться, сестричка…
— Хорошо, Ксюша, — прошептала Саша.
— Сегодня князь придет — он за тебя переживает… Дядюшка сказал, что Владимир Алексеевич непременно хотел быть, справиться о тебе…
Саша закрыла глаза, и Ксения увидела, как слезы опять полились из ее глаз.
— Ну, не плачь…
— Не могу, — бормотала Саша. — Они сами льются… Жизнь кончилась…
— Нет, нет! Перестань! Ничего не кончилось!
— Не будет счастья больше… Никогда никто не полюбит меня… И я никого не полюблю… — бредила Саша.
— Полюбит! Обязательно! И ты полюбишь… — плакала Ксения.
Когда матушка и тетушка вошли в Сашину комнату, то увидели сестер, плачущих в объятиях друг друга. Ксения рыдала в голос, а Саша безмолвно… Ее слезы лились сами собой, и она не могла их удержать…
— Она встанет, сейчас встанет, — голосила Ксения.
— Да, да… — твердила Саша.
Совместными усилиями плачущих и вздыхающих близких Саша поднялась, потом медленно была одета и вышла наконец из своей комнаты.
Время было уже обеденное, но обедать никто не хотел, кроме, разумеется, Анны. Она вышла из комнаты, полюбовалась на заплаканную кузину и заметила про себя, какое некрасивое стало ее лицо от слез. И Ксения, плакавшая только что, тоже изрядно подурнела. Но вслух Анна что-либо колкое говорить опасалась, потому что нахмуренный батюшка стоял тут же рядом. Анна молча удалилась в спальню, и приказала подать ей туда обед. Все остальные расселись за обеденным столом, но ели мало, а Саша та и вовсе только воду пила.
