— Нет! Только не это! — возмутилась графиня. — Надо совершенно потерять стыд, чтобы решиться на такой поступок! Он опозорит Мальту в глазах всего мира! Ты не можешь… Ты обязан заявить, что не желаешь иметь ничего общего с этой резолюцией!
— Я обязан делать то, что подсказывает мне совесть, — с достоинством заявил граф.
Он погладил руку жены, пытаясь ее утешить, и сказал:
— Я вернулся лишь для того, чтобы сообщить вам, что происходит. Сию минуту я ухожу, чтобы быть в курсе всех последних событий и сделать все от меня зависящее для блага Мальты.
— Будь мужественным, дорогой! Будем надеяться на лучшее! — напутствовала мужа графиня.
— Какие тут могут быть надежды? — с горечью спросил граф. — Говорят, пороха для пушек недостаточно, да и тот отсырел, а пушки слишком устарели.
У графини вырвался крик ужаса.
— Улицы полны людей, — продолжал граф, — проклинающих и французов, и Великого Магистра и молящих всех святых спасти остров! Мне сообщили, что французские рыцари Ордена отказались стрелять в соотечественников.
— Этого следовало ожидать, — заметила Корделия.
Когда граф покинул дом, его супруга не выдержала и разрыдалась. Корделия тоже с трудом сдерживала слезы. Но она понимала, что в данной ситуации падать духом или поддаваться панике, подобно людям на улице, бессмысленно.
«Ради Дэвида я должна быть мужественной», — сказала она себе.
Ей нестерпимо было думать, что и Марк мог посчитать ее трусихой.
— Не начать ли нам рвать простыни на бинты? — предложила она графине. — Скоро наверняка появятся раненые, и их понадобится перевязывать. Возможно, и в госпитале запасы бинтов недостаточны.
Графине ее предложение пришлось по душе, потому что она была рада хоть чем-то занять время.
Она принесла несколько полотняных простынь, которые они сначала рвали на полосы, а затем аккуратно скатывали и складывали в корзинки, чтобы удобнее было воспользоваться ими при первой необходимости.
Час проходил за часом, но граф не появлялся, и наконец графиня настояла, чтобы девушка легла спать.
— Сейчас уже поздно, и мы уже ничего не можем сделать, леди Корделия, — сказала она, — а завтра, если понадобится наша помощь, то от нас, невыспавшихся и уставших, будет мало проку.
«Действительно, надо хоть немного отдохнуть. Кто знает, что ждет нас завтра», — подумала Корделия и, поддавшись уговорам графини, поднялась в свою спальню.
Дневные переживания немедленно сказались, и девушка, неожиданно для себя, быстро заснула.
Ее разбудили солнечные лучи, упавшие на подушку. Корделия оделась и, осторожно ступая, чтобы никого не разбудить в доме, спустилась вниз.
Подходя к прихожей, она услышала стук в дверь. Дом графа обслуживал небольшой штат прислуги, и приходилось обходиться без сторожа. В столь ранний час прислуга еще спала, и, когда в дверь снова постучали, Корделия отодвинула засов на двери и повернула ключ массивного замка, хотя понимала, что графиня посчитает ее поведение предосудительным.
За дверью стоял слуга ее брата Джузеппе Велла. Сердце Корделии екнуло от недоброго предчувствия. Она открыла дверь пошире, и слуга вошел в прихожую.
— Откуда вы? — шепотом спросила она. — Что-нибудь случилось с милордом?
— Я пришел к вам, как только смог, госпожа, — сказал Велла.
— Что случилось?
По скорбному выражению на лице слуги Корделия сразу догадалась, с каким известием он пришел.
— Господин… умер!
Корделия молча, дрожащими руками открыла дверь гостиной и вошла. Не в силах устоять на ногах, она опустилась в кресло.
После паузы она сделала над собой усилие и тихо попросила:
— Расскажите мне, как это… произошло.
— Господин был очень храбрым, — начал Велла, понизив голос. — Вместе с двумя овернскими рыцарями он атаковал французов на подъемном мосту у Порт-де-Бомбс.
Слуга перевел дыхание и продолжил свой печальный рассказ:
— Я был с ним, госпожа, и все видел. Солдаты испугались и не хотели идти в атакуй а господин призывал их сражаться и оказать сопротивление врагу.
Перед глазами Корделии ясно предстала картина: Дэвид с горящими глазами призывает солдат быть смелыми и решительными и храбро ведет их в атаку против французов.
— Шлюпки с французскими солдатами подплыли совсем близко к Порт-де-Бомбс. Ими командовал, как я понял, сам генерал Мармон.
Корделия без его дальнейших слов поняла, что произошло.
— Началась перестрелка, — продолжал Джузеппе Велла. — Генералу удалось захватить штандарт Ордена.
Корделия слушала его молча, боясь пропустить хоть слово из рассказа о последних минутах жизни брата.
— Тогда-то господин и бросился на него со шпагой. Слуга, взглянув на ее застывшее, словно окаменевшее, лицо, умолк.
— Дальше, дальше что было? — едва слышно спросила Корделия. — Я хочу знать все… до мельчайших подробностей.
— Генерал поднял шпагу, чтобы защититься, но в это время один из солдат в шлюпке выстрелил в господина и попал ему в грудь. Господин пошатнулся и, падая, крикнул:
«За Христа и за Орден!»
Корделия почувствовала, что слезы выступили на глазах, и нетерпеливым жестом смахнула их.
— Где он сейчас, Велла?
— Мне пришлось ждать до ночи, госпожа, чтобы найти кого-нибудь в подмогу. Мы перенесли тело господина в храм Святого Иоанна.
— Можете проводить меня туда? — спросила Корделия. Джузеппе Велла согласно кивнул, и она встала. Схватив из шкафа, стоявшего в прихожей, первую попавшуюся накидку, Корделия поспешила за слугой.
Накидка оказалась широкой и длинной, путалась под ногами и мешала идти, но Корделии было не до этого. Она накинула на голову капюшон и постаралась не отставать от Джузеппе Велла.
Они торопливо зашагали к храму при бледном свете утренней зари.
Улицы, прилегавшие к дому графа Малдука, были пусты, но чем ближе они подходили к густонаселенной части города, тем чаще им попадались группки встревоженных людей, собиравшиеся на перекрестках улиц.
— Вчера, госпожа, — сказал Велла, — церкви были переполнены напуганными людьми, молящими, чтобы произошло чудо.
— Мне понятны их страхи, — пробормотала Корделия, погруженная в свои мрачные мысли.
— Коридоры и залы дворца Магистра кишели рыцарями, — продолжал Велла, стараясь хоть как-то отвлечь молодую леди, — и повсюду шумно обсуждали поступавшие туда слухи. Никто толком не знает, достоверные ли они.
— Как я поняла, французские рыцари отказались сражаться.
— Сдается мне, что это правда, госпожа. Немало мальтийских солдат погибло, но ходят слухи, что некоторые побросали свое оружие и сбежали.
Корделия вздохнула, но промолчала. Сейчас ее не занимали военные события, происходящие на острове. Ее единственный брат, ее любимый Дэвид мертв. Она еще до конца не осознала эту страшную потерю.
Путь до храма был недолгим, но девушке показалось, будто он длился несколько часов.
Наконец она увидела две колокольни, возвышавшиеся над порталом храма, и они вошли в неф.
В храме пахло ладаном, а у алтаря слабо мерцали многочисленные свечи. Корделия прошла мимо украшенных драгоценными камнями плит, под которыми покоился прах знаменитых рыцарей Ордена, и у самого алтаря увидела неподвижное тело мужчины.
Еще не дойдя до него, она сразу узнала Дэвида.
Джузеппе Велла положил его лицом к алтарю, руки юноши сжимали шпагу, покоившуюся на груди.
Бледный утренний свет проникал сквозь цветные витражи окон и падал на чудесные золотистые волосы Дэвида, делая их похожими на нимб.
Корделия опустилась перед застывшим телом брата на колени.
Вглядываясь в его лицо, она не могла поверить, что он мертв.
Лицо сохранило восторженное выражение. Он, казалось, спал глубоким сном.
Улыбка застыла на его губах, и если бы Корделия могла заглянуть в его глаза, то увидела бы, в чем она не сомневалась, свет одухотворенности, которым они всегда зажигались, когда он говорил о своей вере.
Она долго смотрела на него, потрясенная и раздавленная горем.
Слова заупокойной молитвы сами собой полились с ее губ, и Корделия подумала, что Дэвид не исчезнет бесследно, что память о нем будет жить вечно.
Ее брат занял свое место среди рыцарей, чье присутствие она почувствовала, когда впервые побывала в храме, и теперь он был с ними, со своей верой, с которой жил и во имя которой умер, верой, такой же непоколебимой, как и вера давно почивших рыцарей.
Мечта Дэвида осуществилась, и душа его могла быть спокойной и довольной.
Корделия нежно прикоснулась к руке брата, и ей показалось странным, что она холодная, как мрамор. Она вглядывалась в красивое, молодое, родное ей лицо и не верила, что он уже никогда не откроет глаза.
Девушка посмотрела на крест, украшавший алтарь. «Смерти нет, — подумала она, — есть только вечная жизнь, и Дэвид жив потому, что остался верен своим клятвам».
