Утром она почувствовала себя невероятно свежей и отдохнувшей. И все, что привиделось ей в последний момент, посчитала галлюцинацией, вызванной усталостью и волнениями прошедшего дня, но запах фиалок преследовал ее и, подойдя открыть окно и взять кувшин с водой, Анна вздрогнула — на подоконнике в тазике для умывания плавал букет фиалок. Анна отшатнулась от него и выронила кувшин из рук — он с пустым грохотом упал и покатился по полу.
На шум вскоре прибежал вездесущий Шулер, но Анна ему не открыла — сказала через дверь, что страшного не случилось и ей ничего не надо. Уходя, управляющий сообщил, что просит пожаловать в столовую к девяти, и, приведя себя в порядок, Анна решила прогуляться до завтрака к озеру — очнуться от пережитого волнения и поразмыслить над увиденным.
Свежесть утреннего воздуха быстро вернула ее к жизни, а красота тихого летнего леса успокоила. Анна не торопясь прошла по нахоженной с детства тропинке на берег и приблизилась к беседке, которую десять лет назад для нее приказал построить Владимир — он знал ее привычку гулять по утрам в лесу и, ценя стремление жены уединяться на природе с книжкой в руках, придумал и разработал для нее проект этого павильона в венецианском стиле. Делавшие его мастера покрыли дерево специальным раствором, и поэтому оно, старея, не разрушалось, а приобретало со временем крепость камня.
— Не любите фиалки? — с опасной иронией спросил ее «барон», неожиданно появившийся перед Анной — он спустился на верхнюю ступеньку из беседки, наблюдая за тем, как она вознамерилась бросить в воду оставленный у нее ночью на окне букет.
Анна приняла букет за знак, и это напугало ее, а потому, не желая оставлять у себя символ непонятной ей темной силы, таинственным образом посетившей ее ночью, Анна решила незаметно избавиться от букета, но, забывшись в лесу от нахлынувшего на нее покоя и благодати, вспомнила о своем намерении только приблизившись к озеру.
— Я люблю фиалки, — тихо сказала она, — но лишь тогда, когда их мне преподносят, а не подкидывают.
— Это все театр, — понимающим тоном протянул «барон», — тайные поклонники вам не интересны, вы любите стоять перед рампой, и чтобы в ее свете толпа забрасывала вас цветами и подарками.
— Я предпочитаю в отношениях ясность и открытость, — возразила ему Анна, с интересом разглядывая своего собеседника — сегодня «барон» был как-то заметно бледен лицом и мягок в обращении.
— Вам претят тайны? — усмехнулся тот.
— Тайны отняли у меня самых близких людей и едва не разрушили мою жизнь, — тихо сказала Анна и заметила, как дрогнули ресницы у ее «визави».
— Я знал, что у нас с вами значительно больше общего, чем это могло показаться поначалу и со стороны. — «Барон» жестом пригласил Анну войти в беседку и присесть. — Вот даже это, мы оба любим гулять по утрам.
— Насколько я помню, вы утверждаете, что приходитесь братом моему мужу, а не мне, — улыбнулась Анна, все же поднимаясь в беседку: ей вдруг подумалось, что сейчас — самое время осуществить то, на что она решилась, когда проснулась — с ясной головой и точным пониманием того, что сделает.
— Я говорю о другом родстве. — «Барон» вежливо склонил перед нею голову. — О родстве душ и устремлений. Мы с вами похожи, баронесса, и когда-нибудь вы и сами признаете это.
— Я рада, что вы так хорошо знаете меня, — кивнула Анна, — и потому надеюсь, что для вас не станет неожиданностью все, что я скажу вам сейчас.
— Слушаю вас, Анастасия Петровна, и наивнимательнейшим образом, — сердечно улыбнулся ей «барон». Он снова предложил ей при сесть на скамейку в беседке, но Анна отказалась. И они так и остались стоять друг против друга — ни дать, ни взять дуэлянты на заре.
— Полагаю, вы поняли, что я приехала одна и раньше, чем обещала, не случайно, — начала Анна, и «барон» кивнул ей. — Так вот, «господин барон», я хочу предложить вам сделку и решить, принять ее условия или нет, вы должны будете тотчас же, ибо, как только в имении появится поверенный в делах моей семьи, вы уже ничего не сможете изменить.
— Вы угрожаете мне? — не без иронии осведомился молодой человек, и глаза его недобро сверкнули.
— Я пытаюсь договориться, — промолвила Анна. — Ради спасения жизни одного из близких мне людей. Я и так слишком многих уже потеряла.
— Не понимаю, о чем… то есть о ком идет речь, — пожал плечами «барон».
— Говорю о Никите Воронове, нашем управляющем, подло обвиненном в поджоге имения семьи моего отца…
— И в убийстве, — со знанием дела добавил ее собеседник, прерывая Анну.
— И в убийстве, — кивнула она, и «барон» понял, что Анна — знает. А потому нахмурился и сказал:
— Только ведь я не судья, лишь он, единственный, вправе решать, кто виновен, а кто — нет.
— Но вы — именно вы способны помочь ему понять так ли это. — Анна с вызовом посмотрела на молодого человека и поняла, что ему было непросто выдержать ее взгляд. — Мои условия таковы: вы под присягой даете показания, что княгиня Мария Алексеевна Долгорукая призналась вам, что собственноручно убила своего супруга, моего отца князя Петра Михайловича Долгорукого, а потом подожгла имение, чтобы замести следы своего подлого преступления.
— Ее не осудят, — усмехнулся «барон», — княгиня больна, невменяема.
— Но ее навсегда поместят туда, откуда она уже никогда не выйдет и больше не сможет приносить горя близким мне людям, — воскликнула Анна, невольно выдавая то напряжение, которое владело ею.
— Вы так сильно ненавидите княгиню, что предлагаете мне оклеветать несчастную? — не без иронии спросил «барон», заметив эту брешь в ее поведении.
— Я всего лишь предлагаю вам сказать правду и назвать истинного виновника трагедии в Двугорском, — быстро ответила Анна, не позволяя ему перехватить инициативу в разговоре. — И не стоит убеждать меня в том, что вы ничего не знаете. У меня есть свидетель и при необходимости он даст соответствующие показания.
— Это Никита-то? — тихо рассмеялся «барон». — Да кто ему поверит!
— Не только, — покачала головой Анна, она решила побить «самозванца» его же оружием. — Мой отец давно не доверял Марии Алексеевне и следил за нею…
— Вы хотите сказать, что нас… что ее еще кто-то видел? — побледнел ее собеседник. — Нет-нет, вы блефуете!
— Вы очень хотите это проверить? — усмехнулась Анна и добавила, понимая, что «барон» проговорился, подтвердив ее подозрения относительно его участия и в смерти того самого сыщика, которого нанял князь Петр. — Кстати, что вы подразумевали под словами «еще кто-то»? Вы имели в виду кого-то конкретного?
— Я… — на мгновение растерялся молодой человек, — я просто неправильно выразился, но мы отвлеклись… Итак, каковы ваши предложения?
— Все очень просто, — промолвила Анна, снова посмотрев ему прямо в глаза. — Вы отказываетесь от денег за сданный в аренду петербургский дом моей семьи, и эти средства пойдут на восстановление старого имения Долгоруких, как временного жилища в летнее время для моих сестер и детей Елизаветы Петровны и князя Андрея. Вы возвращаете всех проданных дворовых и соглашаетесь с моим присутствием в этом доме в любое удобное для меня время…
— Это все я — вам? — с заметной вибрацией в голосе зло спросил «барон». — А мне — что?
— Я оставляю вам имение семьи Корфов с условием раздела дохода от угодий по принципу пятьдесят на пятьдесят, с тем, чтобы эта вторая часть пошла в качестве содержания для мо их детей. Но владеть домом и всем имуществом, равно как и находящимися в нем ценными вещами, будете вы, — сказала Анна.
— А вы не слишком много запросили? — вскинулся ее собеседник.
— Я сделала вам предложение, — ответила ему Анна. — Думайте, но помните при этом, как только Викентий Арсеньевич в присутствии свидетелей объявит содержание документа, который он везет с собой, вы уже ничего не сможете изменить.
— Это похоже на ультиматум, — процедил сквозь зубы «барон».
— Называйте, как пожелаете, — кивнула Анна, — но принять решение вам все же придется и — как можно скорее…
Она не договорила — из леса выскочил встревоженный Карл Модестович и закричал:
— Едут, едут! Поверенный и с ним двое приставов!
Увидев в беседке Анну, Шулер на мгновение потерял дар речи, а потом принялся жестами объяснять хозяину, что дело — дрянь.
— Я не знаю, какую игру вы затеяли, баронесса, — с угрозой в голосе произнес «барон», — но я еще разгадаю ее правила, и тогда мы сразимся с вами по-настоящему.
Уходя, он еще раз недобро сверкнул в ее сторону потемневшими от злобы глазами и быстро удалился по направлению к дому вслед за побежавшим вперед Карлом Модестовичем. И тогда Анна позволила себе присесть — ноги не держали ее.
Конечно, она шла ва-банк, но другого выхода у нее не было. Сейчас во что бы то ни стало, Анна стремилась добиться освобождения Никиты и запутать след, убедив «барона», что ее волнует месть Долгорукой, а не его происхождение. Конечно, она сильно рисковала, приоткрывая карты, но все же, припоминая сейчас весь разговор, могла утверждать, что — лишь ненамного. Она намекнула «барону», что знает больше, чем говорит, и вместе с тем оставила его в уверенности, что на самом деле блефовала. Теперь надо было только дождаться разрешения этой ситуации, и Анна, глубоко вздохнув и успокоившись, вернулась в имение. А букетик фиалок так и остался лежать на скамейке в беседке…
