не производил впечатления человека, который довольствуется малым.
– Тогда четыре. Если уж на то пошло, в семестре всего восемь недель. – Она готова была сойтись даже на трех днях – столько удалось Аннабель выторговывать у Монтгомери, а Блэкстоун вряд ли более требователен, чем герцог.
– Пусть четыре, – неожиданно согласился он. – Что еще?
– Мне понадобится своя студия в доме и слово, что я смогу продолжить рисовать.
– Согласен.
– И еще я попрошу отца учредить доверительный фонд на мое имя.
Вид у Блэкстоуна стал скорее озадаченный, чем оскорбленный.
– Я вовсе не прижимист, если вы беспокоитесь об этом, – заверил он. – Мы с вашим отцом договорились о двух тысячах в год на мелкие расходы.
Две тысячи! Следует признать, для карманных денег сумма немаленькая.
– Пусть фонд тоже будет, – упрямо сказала Хэтти, когда к ней вернулся голос.
Изуродованный шрамом уголок рта дернулся.
– Прекрасно.
Конечно, он мог бы перекрыть ей доступ к деньгам, но Хэтти интересовала его реакция. Пожалуй, все понятно. Она встала, и он тоже поднялся.
– Я хотела бы закрепить нашу договоренность рукопожатием, – объявила Хэтти в надежде, что Блэкстоун наконец потеряет терпение, однако не дождалась – он протянул руку. Ловушка! Крепкая, горячая ладонь сжала ее пальчики, и ноги девушки едва не подкосились. Она застенчиво подняла взгляд. – Разве вы ничего не хотите узнать обо мне?
Блэкстоун сохранял деловой вид.
– Все, что нужно, я знаю.
Значит, ему все равно. Между тем Хэтти задала столько вопросов и при этом так ничего и не выяснила… Под влиянием внезапного порыва она потянулась к нему.
– Расскажите то, чего о вас не знает никто!
Ледяной взгляд слегка затуманился.
– Я уже это сделал, – наконец произнес Блэкстоун.
– Разве?
Он кивнул.
– Я открыл вам свое имя.
Хэтти опустила взгляд, признав поражение. И тут ему снова удалось ее шокировать: шотландец поднес руку к лицу Хэтти, коснулся большим пальцем подбородка и чуть приподнял голову. Их глаза встретились, и по телу девушки пронесся трепет. Блэкстоун хотел что-то сказать, затем передумал и молча провел костяшками по изгибу подбородка, по нежному горлу. Подобную ласку мог позволить себе любовник или муж – после такого бросает в жар, дыхание учащается. Блэкстоун наверняка почувствовал, как пульс под его пальцами забился предательски часто.
– Хэрриет, – прошептал он, – уверен, мы прекрасно друг другу подходим.
У нее не было и толики его оптимизма, и когда в распахнувшиеся двери влетели мать с Флосси, Хэтти невольно подумала: именно так могла бы выглядеть интерпретация античного сюжета в Лондоне тысяча восемьсот восьмидесятых годов. Аид в бархатном сюртуке тащит за собой Персефону, а та не вырывается и не визжит, лишь сохраняет вымученное самообладание.
Выйдя из шикарного особняка Гринфилдов, Люциан вспомнил фразу из романа Троллопа: «Похоже, есть все основания опасаться, что стоит бесчестью обрести великолепие, как мужчины и женщины перестают питать к нему отвращение». С начала семидесятых годов все больше простых людей сколачивали баснословные состояния с помощью выгодных вложений и небывалой удачи в торговле. Это вызывало справедливую зависть и подозрения как у знати, так и у рабочего класса, ведь чудовищный экономический кризис пятьдесят седьмого года еще не изгладился из памяти. Мошенники продолжали сочинять финансовые схемы, благодаря которым богатели или, что случалось гораздо чаще, разорялись вместе с бесчисленными простофилями, чьи сбережения они потеряли. Те немногие, кому удалось обеспечить себе безбедное будущее, вешали свои флаги в районах, некогда считавшихся оплотом аристократии: в Белгравии, в Сент-Джеймсе, в Коутсволде. Подобные нарушения жесткой социальной иерархии, присущей Британии, вдохновляли писателей на создание романов вроде «Злодея», в которых фигурировали внезапно разбогатевшие герои. Казалось, богатство заслуживает уважения лишь в том случае, если нажито за счет других, обрабатывающих земли предков в поте лица своего. Добившись всего в жизни сам, Люциан полагал, что в этом есть доля правды – прохаживаясь по своим великолепным особнякам среди сверкающего богемского хрусталя, позолоченной отделки и мебели черного дерева, стыда он не испытывал. Вопреки опасениям Троллопа, Люциан ничуть не сожалел о своих прегрешениях, вытягиваясь после сытного обеда на чистой, мягкой постели. Он прекрасно помнил, сколько приходилось красть, шантажировать и мошенничать в юности, и не пытался себя оправдать. Да и зачем, если столько свиней лениво пируют у корыта лишь потому, что им посчастливилось родиться в богатой семье.
Впрочем, он никогда не похищал женщин. Теперь подобное не принято. В те времена, когда кланы радостно угоняли друг у друга стада, его предки часто воровали невест. Разумеется, женились они на своей ровне. Ему же удалось заманить в ловушку английскую принцессу. «Иной на моем месте упивался бы победой, – подумал Люциан, проходя мимо кирпичного фасада старого Сент-Джеймского дворца, – но не я». В глубине души он не до конца верил, что скоро станет женатым человеком. Судя по бледному личику и списку требований – красивые руки, горячий шоколад! – нареченная вовсе не в восторге от перспективы. Что ж, сама виновата: не играй с огнем, если не хочешь обжечься.
Вернувшись в свой особняк, Люциан сообщил Мэтьюсу, что женится на дочери Гринфилда, и велел подготовить комнаты рядом с его личными покоями. Лишние заботы притупили обычную наблюдательность Люциана, и крайнее неодобрение, промелькнувшее на лице помощника, осталось незамеченным.
«Теперь ей известно имя, данное тебе матерью», – думал он по дороге в кабинет. Даже Айоф знала его только как Люка. Очевидно, грязный, невежественный мальчишка из прошлой жизни всерьез решил породниться с принцессой.
* * *
В среду Люциан получил специальное разрешение на брак. В пятницу «Таймс» объявила дату и место: следующая суббота, в капелле Сент-Джеймс. Конечно, не собор Святого Георгия на Ганновер-сквер, но сойдет, и четырех дней вполне достаточно, чтобы Хэрриет успела обосноваться в особняке в Белгравии до отъезда в Драммуир.
Люциан сидел в кабинете за столом, изучая сводки нью-йоркской биржи, когда Мэтьюс принес почту – письмо с шотландскими марками от мистера Стюарта, будущего управляющего на шахте в Драммуире.
– Что это? – спросил Люциан, кивнув на лежащий на серебряном подносе листок.
– Телеграмма из Италии, – бодрым голосом пояснил Мэтьюс. Несмотря на сияющий вид, глаза у него были красные. Похоже, провел ночь за выпивкой и картами в своем любимом притоне и остался в выигрыше. Скоро купит новые карманные часы или костюм, либо отправится на скачки ставить на аутсайдера, либо приведет новую женщину в свою квартирку в Кэмдене. Женщины у Мэтьюса надолго не задерживались.
– Италия, – задумчиво повторил Люциан. Никаких деловых контактов в Италии у него не было, поэтому телеграмму он отложил и велел Мэтьюсу проследить за проветриванием и ремонтом комнат для
