— Конечно, — согласился Линдсей нарочито сдержанным тоном, — но ею не занимались почти три года. Апельсиновые деревья засохли, мебель покрылась плесенью, и я не видел смысла наводить там порядок.
— Понятно. — Графиня манерно поднесла чашку к губам и отхлебнула чай. — Бентон, ты видел маленький розарий?
— Да, мэм.
— Как ты думаешь, он пришел в запустение, потому что его не использовали?
— Скорее всего.
— А дом? Почему здесь протертые ковры и рыболовные снасти в каждой комнате?
— Не знаю. — Бентон нагнул голову, отступил назад и прислонился спиной к стене.
Джеку хотелось сделать то же самое. Он беспомощно переглянулся с дворецким.
— Что еще, Эвелин? — холодно спросил Линдсей.
— Прошу прощения, — вмешался Джек, — мне надо… я, пожалуй, пойду…
— Нет, сиди! — рявкнул Линдсей. — Моя жена расстроилась из-за проклятой оранжереи, но, уверяю тебя, она скоро успокоится. Бентон, налей нам всем виски!
Джек ожидал, что графиня бурно возмутится, но она посмотрела на них с обворожительной улыбкой.
— Мой муж прав… на этот раз, — сладко проговорила она. — Я сейчас успокоюсь. Вообще-то я уже совершенно спокойна. Пожалуйста, сядьте, милорд. Как поживает ваша сестра? Я почти не видела ее в Лондоне.
Джек растерянно покосился на Линдсея. Графиня встала.
— Пожалуйста, останьтесь, сэр, — опять попросила она. От ее улыбки мог потерять голову любой, даже самый стойкий мужчина. Джек впервые увидел в ней женщину с шармом и внезапно почувствовал жалость к своему доброму другу Линдсею.
— Простите, если я поставила вас в неловкое положение, — продолжила она. — Просто я очень любила эту оранжерею. И маленький розарий. И мой секретер из вишневого дерева. К сожалению, теперь ничего не осталось, и я не знаю, можно ли это исправить.
— Черт побери! — раздраженно буркнул Линдсей. Графиня села в свое кресло и хлебнула чаю, потом поставила чашку с блюдцем на стол и опять резко встала.
— Впрочем, что это я? Явилась без приглашения и разогнала всех твоих гостей. Ладно, не буду вам больше мешать. Пейте свое виски, джентльмены. Вы же любите болтать и пить… это так увлекательно! Ну, а мне надо заняться письмами. — Эвелин пошла к двери, но, увидев обломки секретера, остановилась, подняла глаза и озорно улыбнулась: — Бентон наверняка сообщил вам, что мой старый секретер развалился. Так что мне придется воспользоваться библиотекой, милорд.
— Этот секретер принадлежал моему деду, — сказал Линдсей, указывая на деревяшки.
— Правда? — Она округлила глаза. — Наверное, он был дорог тебе как память.
— Эвелин…
— Думаю, им какое-то время не пользовались, поэтому он пришел в негодность. — Она равнодушно пожала плечами и опять улыбнулась: — До свидания.
Демонстративно перешагнув через остатки секретера, Эвелин вышла из комнаты.
Трое мужчин растерянно смотрели ей вслед.
Джек невольно заметил на лице Линдсея выражение обиды. Он понимал беднягу и искренне ему сочувствовал.
Натан резко обернулся и пробуравил Бентона взглядом.
— Да, милорд? — подхватился дворецкий.
— Виски, — бросил Линдсей и, переступив через груду деревяшек, прошагал к камину.
Там он встал, сцепил руки за спиной и уставился на огонь.
На холме, возвышавшемся над аббатством Истчерч, одинокий всадник смотрел вниз, на массивный особняк в стиле неоклассицизма. Всего на крыше было четырнадцать труб, из десяти вились струйки дыма. За домом текла бурная речка. От крыльца отъезжал фаэтон, на подъездной аллее стояла на привязи пара лошадей. Перед конюшнями виднелась карета, запачканная дорожной грязью. Из открытой двери вышел паренек с ведром и тряпками.
Понаблюдав еще немного, всадник поправил шляпу и повернул лошадь обратно, к главной дороге.
В тот вечер Эвелин не пришла к обеду, и, слава Богу. Натан не знал, как себя с ней вести и что говорить.
На исходе дня он стоял у окна зеленой гостиной и смотрел, как она отъезжает от дома на одной из его лучших лошадей. От безрассудно быстрой скачки ее золотистые волосы веером рассыпались по спине.
Натан встревожился. Он чувствовал, что ее лихачество продиктовано не только гневом. Ему были знакомы такие порывы легкомыслия: он вел себя точно так же, когда думал, что весь его мир летит в тартарары.
Может, она тоскует по Данхиллу? Неужели она его любит?
Ламборн начал потчевать их рассказами о вечеринках, которые он посещал в Монтегю-Хаусе, в районе Лондона под названием Блэкхит, где жила принцесса Уэльская. Похоже, ему особенно понравилась ночь египетского танца.
— Что значит «египетский танец»? — спросил Доннелли, внимательно глядя на Ламборна.
Доннелли был таким же распутником, как и остальные, но больше всего его интересовали лошади, поэтому он не всегда участвовал в амурных приключениях, которые для Ламборна были обычным делом.
— Звучит эротично, не правда ли? — подначил его Ламборн. — Представь себе, — он принялся рисовать руками в воздухе, — обнаженный живот и округлые бедра, прикрытые тонким шелком…
— Прошу меня извинить, — объявил Натан, — завтра утром я встречаюсь со своим адвокатом.
Гости едва обратили внимание на его слова.
— Спокойной ночи, Линдсей, — сказал Доннелли и опять обернулся к Ламборну. — И как же она двигала бедрами? — с интересом спросил он.
— Слушай, дружище, — засмеялся Ламборн, — неужели ты никогда не видел, как женщины это делают?
Натан вышел из столовой.
Он действительно завтра собирался встретиться со своим адвокатом, но не слишком рано, да и дело было не особенно важным. По правде говоря, сейчас он думал совсем о другом: с тех пор как Кристи убедил его в необходимости ехать в Лондон, все его мысли занимал только один человек — его жена.
Сегодня днем, когда она появилась в гостиной — с волосами, растрепанными ветром, такая восхитительно свежая, — он тут же перестал замечать свою добрую подругу Александру, стоявшую рядом с Эвелин. Боже правый, как же это случилось? Каким образом его жена превратилась в независимую и возмутительно дерзкую красотку? Такое опасное сочетание угрожало спокойствию любого мужчины.
Раньше она его побаивалась, сейчас же в ней не было ни капли покорности. Наоборот, она как будто пыталась от него чего-то добиться, вот только чего?
Он поднялся по широкой витой лестнице, уходившей к куполообразному потолку с нарисованным на нем звездным небом, на второй этаж, где располагались семейные комнаты, постучал в дверь гостиной и решительно вошел. Эвелин там не было.
