Он оставил громко негодующего Мейджора и заехал к Люси Рен, своей любимой проститутке, обитавшей в задней комнате пивной. У Люси были большие бедра и сияющая улыбка, и она всегда радовалась его приходу. Джек обладал хорошим мужским аппетитом и ценил разнообразие — как в жизни, так и в любви. Однако провинциальные женщины слишком заботились о своей добродетели. По его мнению, ей придавали чересчур большое значение. Но у него была Люси, и он доставил ей массу удовольствия, судя по ее пылающим круглым щечкам.
Два часа спустя, разомлевший после акта любви и благодушно настроенный (еще бы — в кармане лежали двести фунтов стерлингов!), Джек поехал обратно, в аббатство Истчерч. Он хотел разбудить Доннелли и вместе с ним навестить сестер Фрэнклин. Ему нравилось подшучивать над Доннелли, утверждая, что тому придется встать к алтарю, если он не бросит своих попыток соблазнить старшую сестрицу. Она не смогла бы устоять перед обаянием Доннелли — как и половина горничных Истчерча, — но забавно было наблюдать, как мисс Фрэнклин чуть не падает в обморок при виде одной лишь его улыбки!
Однако, войдя в главный холл и бросив лакею шляпу и плащ, Джек услышал голоса и направился туда, откуда они доносились, — в красную гостиную.
Там он застал Линдсея и его соседку, миссис Дюполь. Она обернулась, и тепло его поприветствовала. Джеку она нравилась — хорошенькая, с бледным овальным личиком, очень дружелюбная. И муж у нее вроде неплохой человек.
— Простите, милорд, но я как раз собиралась уходить, — объяснила она Ламборну.
— Надеюсь, это не из-за меня? Она засмеялась:
— Конечно, нет! Меня ждет муж. Просто я услышала в деревне, что Линдсей вернулся из Лондона.
— Я рад вас видеть, Александра, — сказал Линдсей. Джек заметил, что Линдсей неравнодушен к миссис Дюполь, так же как и к сестре Джека, Фионе.
Миссис Дюполь тронула Линдсея за руку и взглянула на него с улыбкой:
— Можно мне пригласить на уик-энд ваших родителей? Я знаю, им будет очень приятно встретиться с Эвелин.
— На вашем месте я бы… в чем дело, Бентон? — спросил Линдсей, посмотрев через плечо Джека.
Все трое обернулись к двери. Дворецкий вошел в комнату, держа в вытянутых руках деревяшки, похожие на обломки какого-то предмета мебели.
Линдсей нахмурился.
— Что это? — спросил он, когда Бентон положил деревяшки на пол к своим ногам.
— Это секретер, который вы велели поставить ее сиятельству, милорд.
Лицо Линдсея потемнело, и Джек увидел на нем ту же самую растерянность, которая поразила его сегодня днем за карточным столом. Как странно! Натан Грей — сильный, уверенный в себе мужчина — таких еще поискать. Джек не представлял, чтобы что-то могло вывести его из равновесия, однако сейчас он был явно не в себе.
— Не понимаю, — тупо проговорил Линдсей.
— Графиня просила передать, что этот секретер ей не подходит. Она хочет, чтобы вы попросили маркизу Садли вернуть ее секретер.
Миссис Дюполь опустила глаза, пытаясь сдержать улыбку.
— Понятно, — тихо сказал Линдсей, взгляд его стал суровым.
— Кроме того, графине нужно больше писчей бумаги. Она собирается вести обширную переписку с Лондоном.
Услышав это, Линдсей вскинул голову и сердито уставился на Бентона:
— Графиня хочет что-нибудь еще?
— Да, милорд. Ей требуется карета, чтобы перевозить все те письма, которые она собирается написать, милорд, — спокойно ответил дворецкий.
Все присутствующие посмотрели на обломки секретера. Джек поддел мыском ботинка одну деревяшку.
— Такое впечатление, что эту палку ломали через колено.
— Не думаю, Джек, — раздраженно откликнулся Натан. — Но возможно, ее саму следует положить на колено и хорошенько отшлепать.
Деликатное покашливание сзади заставило всех четверых обернуться. На пороге, недовольно сдвинув брови, стояла графиня.
— Эвелин! — вскричала миссис Дюполь и поспешно обежала валявшиеся на полу деревяшки. Она взяла Эвелин за руки и расцеловала ее в обе щеки. — Как хорошо, что ты вернулась домой!
— Спасибо, — несколько натянуто произнесла леди Линдсей. — Я… я не знала, что ты приглашена, иначе я бы…
— Нет-нет! Меня никто не приглашал. Я сама заглянула, узнав, что Натан вернулся из Лондона.
Услышав это, графиня одарила мужа не слишком добрым взглядом.
— Мы скоро позовем вас на чай, — продолжила миссис Дюполь, — и ты расскажешь все-все про Лондон и про то, как ты помогала королеве!
— Да, — отозвалась леди Линдсей, опустив глаза. Ее улыбка показалась Джеку несколько вымученной. — Да, конечно.
— А сейчас мне, в самом деле, надо идти, — сказала миссис Дюполь.
Линдсей хотел ее проводить, но та остановила его с тихим смехом:
— Пожалуйста, Натан, и вы, Бентон, не беспокойтесь. Я отлично знаю дорогу. До свидания.
— До свидания, мэм, — попрощался Джек.
После ухода миссис Дюполь в комнате повисло неловкое молчание. Все как будто набрали в рот воды. Джек не знал, что сказать. Растрепанные ветром волосы Эвелин выбились из-под шапочки и теперь свисали густыми прядями, одна курчавилась над щекой. Ее лицо пылало, глаза ярко блестели.
Джек поразился ее красоте. Честно говоря, он как-то не сознавал, что она была так хороша собой.
— Добрый день, миледи, — невозмутимо сказал Бентон, воистину лучший английский дворецкий. — Приготовить вам чаю?
— Спасибо, Бентон, — отозвалась она. — Два кусочка сахара, пожалуйста.
Линдсей подозрительно взглянул на жену:
— Как ты себя чувствуешь?
— Великолепно, сэр! — воскликнула она. — Сегодня днем я совершила довольно увлекательную прогулку!
— По лесу? — спросил Джек, покосившись на мокрый подол ее платья.
— Нет. Я ходила к оранжерее, — сказала она, со значением посмотрев на Линдсея.
Он удивленно приподнял брови:
— Ее как таковой уже нет.
— Да, я заметила! — Она взмахнула рукой, чуть не задев, чашку с чаем, которую Бентон держал перед ней. — Представь себе мое удивление. Ведь я ее так любила. Бентон, правда, там было чудесно? — спросила она, не сводя глаз с Натана.
— Конечно, мэм.
— Как жаль, Бентон!
Дворецкий спокойно поставил ее чай возле кресла у камина.
— Да, мэм.
— Просто ее какое-то время не использовали, — резко вмешался Линдсей.
— Ах, ну да! — Эвелин сладко улыбнулась мужу, прошла мимо мужчин и села в кресло. — Какая жалость! — сказала она, беря в руки чашку. — Я, между прочим, вложила немало сил в эту оранжерею.
— Конечно, — согласился Линдсей нарочито сдержанным тоном, — но ею не занимались почти три года. Апельсиновые деревья засохли, мебель покрылась плесенью, и я не видел смысла наводить там порядок.
