Со школьной скамьи женщин учат говорить мужчинам «нет», не позволять им действовать сообразно низменным инстинктам. Если мужчины не в состоянии контролировать себя и нуждаются в помощи женщины, чтобы не поддаваться необузданной ярости похоти, тогда почему, спрашивается, нас называют «слабым полом»?
Дневник Бланш Латур
Судорожно сглотнув, Дейзи с удивлением обнаружила, что сгорает от желания к нему прикоснуться.
Но как это сделать?
Окольный путь показался самым безопасным. Она покружила кончиками пальцев вокруг его пупка, затем проследовала вниз по тонкой волосяной дорожке, расширяющейся книзу. Когда коснулась его нежной кожи, он застонал. На кончике проступила жемчужина блестящей жидкости. Все остальное все еще оставалось скрытым от взгляда. Вторую сторону клапана держали пуговицы. Дейзи подняла к нему лицо.
Люциан смотрел на нее сверху вниз. В его горящих темных глазах, подернутых поволокой, светился голод. Ему было трудно дышать.
— Что насчет следующей партии? — спросила она. — Или предпочтете сдаться без игры?
— Сдаюсь, — прошептал Люциан. — Господи, помоги мне. Что еще мне остается?
Приняв его сдачу в плен с улыбкой, Дейзи снова переключила внимание на его ширинку и расстегнула оставшиеся пуговицы клапана.
— Mon Dieu![11]
— Что вы такое увидели, что вас удивило? — В голосе его звучало беспокойство.
— Ничего, — заверила она, напомнив себе, что Бланш Латур — куртизанка и должна быть знакома с мужским телом. Но трудно было не восхититься им. — Женщине ведь не запрещено выражать восхищение мужской красотой, когда она ее видит?
Он провел по ее щеке костяшками пальцев и улыбнулся:
— Ты чудо.
Она погладила его, наслаждаясь теплом и гладкостью кожи. Люциан сквозь зубы втянул в себя воздух.
— Я сделала тебе больно? — спросила Дейзи.
— Нет, но ты повергаешь мужчину на колени.
Он подтвердил свои слова действием, упав перед ней на колени и, наклонившись, снова поцеловал. На этот раз его поцелуй оказался нетерпеливым. Его руки нашли ее грудь.
— А ты уступишь мне победу в следующей партии? — прошептал он ей на ухо между поцелуями.
— Я сдаюсь. — Взяв его лицо в ладони, Дейзи приблизила к себе его губы. — Мне ничего другого не остается.
Он потянул за вторую ленточку, но лишь затянул тугой узел. Тогда он просто снял с нее сорочку.
— Ты такая красивая, — сказал Люциан.
От его неожиданной похвалы ее плоть зарделась.
Он широко улыбнулся:
— В соответствии с установленными правилами мы можем прикасаться к тому, что видим. Но мы не оговаривали, что должны делать это руками, верно?
Ее соски затвердели. Но успокоит ли ее боль прикосновение его губ или только усугубит?
— Нет, не оговаривали, — ответила Дейзи прерывающимся шепотом.
Он стал целовать ее у основания шеи, медленно спускаясь вниз.
Когда его губы сомкнулись вокруг соска, она вскрикнула. Бланш упоминала об особом удовольствии, доставляемом такими ласками, но она явно поскромничала. Дейзи купалась в блаженстве.
Она пробежала руками по голове Люциана, пожалев, что его густые волосы заплетены в аккуратную косицу. Если бы он распустил ее, они бы струились между ее пальцами.
Проложив дорожку из поцелуев вдоль ложбинки между грудями, Люциан переключил внимание на вторую тугую вершину и, прикусив, заставил Дейзи вскрикнуть.
— Я сделал тебе больно? — Он вскинул голову.
— Нет, — ахнула она, вцепившись в его плечи, чтобы не упасть. Любовные укусы Люциана вызывали острое чувство наслаждения, граничившее с болью.
— Прошу прощения.
— Не стоит. — Дейзи улыбнулась. — Я получила удовольствие. Ты уверен, что не имеешь опыта в делах подобного рода?
— Я о многом слышал, видел французские открытки, — признался он.
Дейзи слышала об этих эротических картинках, ни одна легальная почтовая служба не возьмется их доставлять. Судя по слухам, те маленькие карточки, как и античное римское искусство с его точным воспроизведением анатомических деталей, содержали богатый источник сведений.
— Но никакие слова, никакие картинки не могут заменить реальный опыт.
Он прислонился лбом к ее лбу.
— Сделай это еще раз, — попросила Дейзи.
Люциан снова обхватил губами ее сосок, Дейзи испытала такое же нестерпимое желание. Не пропустила ли она что-либо в дневнике Бланш об этих укусах, или же ее личный опыт превосходил опыт куртизанки?
Люциан выпрямился, чтобы поцеловать ее в губы, и она вдруг вспомнила об открытой ширинке. Отняв руки от его плеч, она заскользила вниз по груди к плоскому животу, туда, где ее ждала его живая плоть.
— Реальный размер куда лучше бледных имитаций, — произнесла Дейзи, когда он оторвал губы от ее губ.
— Почему ты вдруг это сказала?
Юпитер! Дейзи прикусила язык. Хотя она продолжала говорить по-французски, она сказала в пылу страсти то, что могла сказать только Дейзи.
— Мой дорогой Люциан, — весело рассмеялась она, как настоящая куртизанка, — мисс Дрейк рассказывала мне, как ты в пикантной манере поддразнил ее за проявленное любопытство к маленькой фаллической лампе. — И погладила его, чтобы отвлечь. Ее прием, похоже, сработал, ибо его глаза подернулись туманом, пока она ласкала его тугую плоть. — Как это было дурно с твоей стороны.
— Я полагал, Бланш, что тебе нравится все, что дурно. — Подхватив ее с хищным рычанием на руки, Люциан отнес Дейзи на кровать. — Ты, конечно, пробуждаешь во мне худшие из инстинктов.
Он положил ее на толстый пудовой матрас, и Дейзи утонула в его мягкости. Люциан последовал за ней, накрыв сверху своим телом. Чувствовать тяжесть его тела было чудесно. Ее ноги сами собой раздвинулись. Только тонкая ткань юбки защищала ее пульсирующую плоть. Поднявшись на локтях, он ласкал губами и языком ее груди, Дейзи с трудом сдерживала стоны наслаждения.
Желание достигло такой остроты, что из уголка ее глаза выкатилась слеза.
Почему в дневнике Бланш не сказано ни слова о силе этих желаний? Даже предупреждение бабушки Изабеллы показалось слишком жалким в сравнении с овладевшим ею неистовством. Дейзи чувствовала себя распятой на дыбе, но не хотела, чтобы эта мука кончилась.
Люциан снова поцеловал ее в губы, затем принялся целовать ее щеки и провел кончиком языка вдоль нижней границы маски.
— Сними ее, Бланш, — прошептал он. — Дай мне увидеть твое лицо.
Так не пойдет.
— Нет, Люциан. Я никому из мужчин не показываю своего лица.
Он приподнялся на локтях.
— Никогда?
