– Что ты здесь делаешь? Почему роешься в моих вещах?
Мускусный запах его кожи с примесью горьковатого аромата мыла для бритья дразнили ей обоняние. Ей было стыдно, она была в растерянности оттого, что ее застали на месте преступления, но главным был его вид, его запах. Он сверлил ее взглядом, а от его хватки ей было даже немного больно.
– У меня в столе нет ничего ценного, Клэр. Не считая инкрустированного перламутром ножа для бумаги, но на нем выгравированы мои инициалы. Тебе нелегко будет его продать.
Теперь была ее очередь злиться. Его слова вывели ее из оцепенения.
– Я не воровка, – твердо заявила она.
– Правда? Тогда зачем же рыскать в чужой комнате в отсутствие хозяина?
– Я ничего не украла, – ответила она, чувствуя, что храбрость оставляет ее. – Я хотела вернуть кое-что.
– Вот как? – Он нахмурился и перевел взгляд на письма, зажатые у нее в руке. Он сразу понял, что это, и снова посмотрел ей в глаза.
Николас чувствовал, как у него под пальцами бешено бьется ее пульс, видел, какой страх отражался в голубых глазах.
Кончиком языка она нервно облизала пухлую нижнюю губу, розовая кожа заблестела. Ее дрожь напомнила ему о том, что он крепко держит ее.
Письма Стефана? Она брала письма Стефана? Зачем?
– Что ты надеялась найти? – поинтересовался он.
Она неуверенно пожала плечами.
– Ты нашла в них то, что искала?
Она покачала головой. Ее взгляд переместился ему на грудь, а потом куда-то вдаль, ему за плечо. Неужели она стесняется его обнаженного торса? Этого не может быть, недоуменно подумал Николас.
Он вдохнул пьянящий аромат ее волос и перевел взгляд на непослушные локоны.
Все в ней было мягким и женственным. Эта уязвимость, подчеркнутая черным траурным цветом, влекла его, как пчелу на особенно сочный клевер.
Словно догадавшись о его мыслях, пульс у нее забился еще чаще, ее глаза расширились, а губы приоткрылись.
– Зачем ты пришла сюда? – резко спросил он.
– Вернуть письма.
– А зачем ты их брала?
– Хотела прочесть.
– А как ты узнала, где их искать?
– Это… это было нетрудно предположить, – пробормотала она.
– И что ты надеялась в них найти? – спросил он.
– Не знаю, – Голос у нее превратился в шепот.
– А что ты нашла?
– Я узнала, что его не волновало ничего, кроме его пьес и путешествий, – неуверенно ответила она.
Он смерил ее подозрительным взглядом.
– До того, как он встретил тебя, конечно.
Она медленно перевела взгляд на крышку стола.
– Конечно.
В очередной раз Николас задался вопросом: зачем Стефан вез жену домой – чтобы остаться навсегда, или пожить до рождения ребенка, или же он собирался оставить Клэр на попечение Николаса на неопределенный срок?
Он любовался ее стройной шеей с пульсировавшей жилкой под нежной кожей.
Она была замужем за его братом, но спала с ним и несколько недель до свадьбы. Стефан считал ее соблазнительно красивой и желанной, так же, как и сам Николас.
Если бы она принадлежала ему…
Он ослабил хватку, и письма рассыпались по столу. Она не опустила взгляда, не сделала ни шагу.
Поддавшись порыву, он наклонился к манящему изгибу ее шеи, прикоснулся губами и копчиком носа и вдохнул запах ее кожи.
Молния пронзила все его тело. Боже, как она пахнет! Свежестью, немного цветами и чем-то еще, чем-то еще…
Он раскрыл губы и почувствовал, как затрепетало у нее тело. Он коснулся языком теплой гладкой кожи, и судорожный вздох вырвался у него из груди. Тело напряглось, и в тот же миг ее ладонь уперлась ему в грудь. Он никогда не ощущал ничего более восхитительного и возбуждающего, как это осторожное прикосновение.
Вкус ее кожи был таким же волшебным, как и ее запах, – немного солоноватый, немного мускусный и удивительно женственный.
Отчаянное желание обладать ею захлестнуло Николаса. Он начал покрывать ей шею яростными поцелуями, повторяя языком движение крови по ее жилам. Она застонала и обмякла.
Он обнял ее обеими руками, крепко прижав к себе мягкое тело, наслаждаясь давлением пышной груди.
Затем коснулся ее волос, приподнял локоны, откинул ей назад голову, повернув к себе лицо.
Их взгляды встретились. Она смотрела на него удивленно и настороженно.
Тогда он поцеловал ее, не заботясь ни о ее прическе, ни об одежде, ни о последствиях, наслаждаясь ее близостью. Он поцеловал ее со всей страстью, которую она в нем вызывала.
Тело у нее дрожало, пальцы касались волос на его груди, она ответила на поцелуй.
Он коснулся ее губ языком, и она нерешительно раскрыла их.
Рот у нее был таким сладким. Ее тело разжигало в нем огонь, а жалобные стоны были такими волнующими, что он понял, что может потерять рассудок.
Эта мысль остановила его. Он нежно отстранился от ее губ, ладонями обхватил ей лицо и начал рассматривать. Губы у нее стали ярко-розовыми и немного припухшими, а глаза казались удивленными…
Ее ладонь все еще упиралась ему в грудь, и она чувствовала, как бешено бьется его сердце. Пальцем другой руки она робко прикоснулась к его нижней губе.
Это кажущееся невинным, но такое чувственное прикосновение усилило его желание. Он поднял ее лицо, и на этот раз его поцелуй был исполнен необыкновенной нежности и благоговения.
Никогда раньше он не целовал так женщину.
Он знал страсть и огонь.
Но никогда еще его не охватывала такая захватывающая дух нежность и берущий за душу голод, который беспокоил и опустошал его, раздирал на части и одновременно возрождал.
Эта женщина смущала и приводила его в ярость, обнажала ему душу. И все это она делала, не прилагая никаких усилий.
Возможно, именно так она вела себя со Стефаном.
Он хочет жену своего брата.
С горьким сожалением Николас прервал поцелуй. Чтобы удержать равновесие, она ухватилась за его голое плечо, напомнив ему о ее жаре и трепете.
Его охватила ярость за собственную беспомощность и бессмысленность ситуации.
Клэр вопросительно смотрела на него, и сомнение туманило ей взгляд. Чего она хочет от него? Что он может дать ей?
Ответ быстро пришел на ум. Дом. Средства к безбедной жизни и возможность в хороших условиях растить сына.
– В следующий раз, когда тебе что-нибудь понадобится, просто приди ко мне и попроси, – сказал наконец он. – Не надо рыскать, как какая-то воровка.
Удивление или, возможно, вина сделали еще темнее ее и без того потемневшие глаза. Он не смог выдержать ее взгляда и отвернулся.
Ему потребовалось немало усилий, чтобы сдержаться и не взвалить на нее ответственность за случившееся. Он сам виноват, что потерял над собой контроль.
Он проклинал вес на свете за то, что первая женщина, взволновавшая его за многие годы, оказалась вдовой его брата. И едва ли такой женщиной, которую он привел бы домой к своей матери.
