Он проигнорировал ее протест. Его пальцы нащупали верх сорочки и резким рывком разорвали атласную ночную рубаху надвое. Он изучающим взглядом смотрел на ее обнаженное дрожащее тело.
— Нет! Дьявол тебя побери, нет! — крикнула Брайони так громко, что он освободил ее саднящие от боли запястья и свободной рукой зажал ей рот. Его потемневшие злые глаза сверлили ее.
— Спокойно, маленькая куколка! Ведь мы не хотим, чтобы Дэнни помешал нам? — хрипло процедил он. — Если будет нужно, я заткну тебе рот кляпом. Не думаю, что тебе это понравится.
Зеленые глаза жены горели от ненависти и, пожалуй, от ужаса.
Все это было самой настоящей насмешкой над тем, что было между ними прежде. Все ее чудесные эмоции, связанные с Джимом, были разом порушены. Он знал, что она мечтала о нежности, страсти, рожденной любовью, но вместо этого унизил ее, превратил то, что должно было стать продолжением любви, в отвратительный акт мести.
Она снова попыталась выкрутиться, отталкивая его. Бесполезно. Он легко удерживал ее, беспомощную, как тигр, поймавший птицу. Девушка перестала двигаться. Она тяжело дышала, лицо ее было мокрым от слез. Ее влажные локоны разметались по постели. Джим убрал руку, зажимавшую ей рот, и внимательно наблюдал за ней. От его бешеных поцелуев губы ее запеклись и покраснели. На лбу проступили капли пота. Он ощущал дрожь ее тела, которую она никак не могла сдержать. Но его остановили ее глаза, их гагатовая глубина, отражавшая страдание, исходившее из самой ее души. Он видел это и наконец понял, судя по всему.
— Я не люблю тебя, Брайони, ты мне абсолютно безразлична!
Его холодные голубые глаза пронизывали ее насквозь. В них не было ни жалости, ни сострадания. Черты его лица были подобны стылой прерии.
— Думаю, ты теперь понимаешь это. Верно?
Она взглянула на него, сломленная страданием, гораздо большим, нежели просто физическая боль. Осознание того, что он сумел так использовать и унизить ее, угнетало ее душу. Да, теперь она все поняла. Он показал ей, насколько беспредельна его ненависть. В его сердце не осталось малейшего места для любви и сочувствия или жалости. Только одна ненависть. Другого способа доказать это он не нашел. Комок застрял у нее в горле. Джим потряс ее за плечо.
— Отвечай, Брайони! — приказал он. — Ты поняла?
— Да. Да! — выдохнула она, не выдержав бесстрастного выражения его глаз и бессердечного взгляда. Слезы струились по ее щекам. — Ты не хочешь меня… не любишь меня. Понимаю, черт тебя возьми! Чего еще тебе от меня нужно?
— Ничего. Это все.
С этими словами он отпустил ее, слез с кровати и отошел.
С минуту Брайони продолжала лежать, не в силах пошевельнуться. Потом медленно села. Ее руки и плечи болели. Она взглянула на Джима, который проворными движениями пальцев застегивал пуговицы своей голубой рубахи и заправлял ее в брюки. Смотрела безмолвно, как он уселся на низенький, вырезанный из дерева стульчик и стал натягивать сапоги.
Вот и все. Это конец. Она онемела от страдания, на сердце было так тяжело, словно его сковали железными цепями. Затем неожиданно вместе с гневом, захлестнувшим ее и оттеснившим все остальное на второй план, к ней вернулись силы.
— Ты… ты презренный негодяй! — зашипела Брайони, и ее пальцы сжались в маленькие крепкие кулачки, когда она спрыгнула с кровати и бросилась на него. — Я убью тебя!
Когда она попыталась ударить его, Джим перехватил ее руку и вновь отбросил Брайони на кровать. Не обращая больше на жену никакого внимания, он достал свое изношенное серое сомбреро и натянул его низко на лоб. Затем закинул через плечо ремень с револьвером и направился к двери.
— И не думай уехать! — выдохнула Брайони.
Она снова бросилась к нему, чтобы перекрыть ему путь, не обращая внимания ни на свою наготу, ни на слезы, ручьем бежавшие по щекам. Ею овладела слепая ярость. Она буравила его глазами, как дикая кошка перед прыжком.
— Мы еще не все сказали друг другу, Джим Логан! Мне еще есть что сказать…
— Меня это не интересует.
Он отодвинул ее в сторону и, пока она пыталась удержаться на ногах, исчез за дверью. Брайони пустилась за ним, распаленная чуть ли не до сумасшествия.
Но она опоздала. С верхней площадки лестницы она услышала, как захлопнулась парадная дверь. Он ушел.
Ушел! Ее щеки горели от бешенства. Она била кулачком по перилам. В ней бурлила неудержимая ярость. Она повернулась, бросилась в свою спальню и начала быстро одеваться. У девушки дрожали пальцы, когда она застегивала пуговицы белой батистовой рубашки и запихивала ее концы в черную шерстяную юбку, предназначенную для верховой езды. Затем она проворно облачилась в плотно облегающую красную вельветовую куртку с маленькими черными пуговками впереди. Пригладила волосы щеткой и убрала пряди с лица, повязав их на шее красной бархатной лентой. В ее душе кипела убийственная ярость, когда она с омерзением вспоминала, как Джим Логан использовал ее в эту ночь. Неужели он действительно думает, что она оставит это без последствий? Неужели он думает, что она позволит ему так унижать, осквернять свою любовь к нему и затем вот так уходить из дома как ни в чем не бывало?
С яростью она натянула на ноги сапоги и быстро прошла к бюро, где в одном из ящичков держала свой короткоствольный пистолет. Брайони положила его в карман юбки и направилась к выходу.
В доме все еще было тихо. По-видимому, Дэнни и Росита не слышали никакого шума. Тем лучше. Если бы они проснулись, то могли бы попытаться помешать ей поехать за Джимом, а ей вовсе не хотелось, чтобы ее задержали. Внизу, в зале, она набросила на себя тяжелый голубой вельветовый плащ, висевший на крюке, и натянула на голову капюшон. Затем сунула руки в теплые кожаные перчатки. Через мгновение двойная дубовая дверь парадной была распахнута, и Брайони понеслась к конюшне. Штормовой ветер трепал ее одежду и обдувал разгоряченное лицо.
От порывов морозного ветра ей пришлось наклонить голову. «Нет, Техас Джим Логан, мы еще не все сказали! — думала она, открывая дверь конюшни. — Далеко не все!»
Через минуту девушка уже стремительно скакала под колючим холодным ночным ветром, маленькая, одинокая фигурка на вороном жеребце, преодолевавшая залитые лунным сиянием снежные завалы и обуреваемая одним-единственным смертельным желанием.
В эту жуткую декабрьскую ночь таверна «Тин Хэт» не могла похвастаться изобилием посетителей. Большая часть завсегдатаев предпочли укрыться дома у камина, закутавшись в пледы, вместо того чтобы бороться с порывистым штормовым ветром и дикой стужей на улице.
Лишь небольшая кучка бездельников и железнодорожных рабочих рассеялась по оклеенной малиново-золотистыми обоями зале, где, облокотившись о стойку бара, они поглощали виски и наблюдали за скучающими танцовщицами. Девушки казались озябшими в своих чересчур узких платьях в обтяжку, украшенных блестками, перьями и блестящими стразами. Джейк, массивный рыжебородый бармен и хозяин заведения, внимательно поглядывал на кареглазого игрока в углу, который предлагал двум бродягам в лохмотьях сыграть в покер. Он очень надеялся, что бродяги найдут чем расплатиться, если окажутся в проигрыше, так как ему не хотелось, чтобы в этот вечер завязалась драка. Джейку опять не давала покоя боль в спине, и он был не в настроении разнимать дерущихся или потратить целый вечер на уборку помещения после стычки. Однако, когда дверь таверны с шумом распахнулась, он перевел глаза с игроков в покер на вновь вошедшего.
