Помимо воли муаллим Ризван почувствовал в этом мальчике некую силу, силу будущего правителя, пусть небольшого оазиса, зато правителя истинного, для которого превыше всего — вера в справедливость.
— Хорошо. Я проведу расследование. Пока что Наби останется в школе. А тебе я назначаю розги — десять штук. И пять дней взаперти. К тому же я вызываю в масхаб твоего отца.
В таких случаях мальчики обычно падали на колени и начинали плакать, но Идрис не дрогнул, и муаллим Ризван невольно поразился его недетской твердости, упрямой жизнерадостности и воле стоять на своем.
Глава девятая
Когда совсем стемнело и обитатели шатра уснули, Анджум выбралась наружу. В сложенном возле жилища очаге тлели последние угли, над головой искрились звезды, и разливался мягкий свет полной луны.
Девочка села на не успевший остыть песок и задумалась. Как она ни уставала от работы, эти минуты были для нее единственной возможностью побыть в одиночестве, наедине с самой собой.
Халима родила сына, чему и она, и Гамаль очень обрадовались. Анджум знала, что мать снова беременна, и видела, что та уже не считает старшую дочь ребенком, тем более не так давно ей сделали татуировку на лбу в виде синего треугольника: это означало то, что она стала девушкой. Семья была довольна, что дочь приносит в шатер еду, а иногда и мелкие деньги, но ни отец, ни мать никогда не задумывались о том, что у нее на душе.
Анджум тяжело вздохнула. Она не видела впереди ничего, что внушало бы ей надежду. День ото дня девочка занималась однообразной тяжелой работой, выполняя поручения взрослых женщин, слыша их окрики, и отнюдь не считала, что это служит во благо ее будущего.
Она не размышляла о том, за кого и когда выйдет замуж, не мечтала вырваться из пустыни, и все-таки что-то не давало ей покоя. Идрис приоткрыл ей, что в мире есть иная жизнь, существует много-много всего, о чем она не имела понятия, и это было как взмах крыльев, которые теперь поникли.
Когда поднялся холодный ветер, Анджум забралась в шатер, где было душно, тесно, где по ночам хныкал младенец, пахло потом, лежалыми кошмами и грудным молоком. И все-таки девочка так устала, что мгновенно заснула, а поскольку она не видела снов, ночь пролетела как одно мгновение.
Анджум проснулась на рассвете, когда звезды блекли одна за другой, а из-за горизонта протянулись золотисто-красные полосы.
Хотя по утрам у нее было совсем мало времени, она постояла возле шатра, дожидаясь, пока, словно вырвавшееся из ночного заточения солнце величаво всплывет над миром.
Оазис постепенно оживал: его обитатели собирались на дневную работу. Девушки в трепетавших ветра рубашках несли на головах кувшины, в тени пальм матери кормили младенцев грудью. Мужчины и юноши отправлялись воевать с неуклонно наползавшим на жилища песком, подростки гнали лошадей в заросли альфы, старики медленно и тщательно состригали шелковистую козью шерсть. Оазис — источник воды и прибежище тени — был осью, вокруг которой вращалось существование бедуинов.
Анджум обрадовалась, когда старшая служанка отправила ее за саксаулом. В одиночестве она могла продолжить свои вечерние размышления.
Недавно прошел столь желанный и редкий в пустыне дождь, и над песком возвышались травяные кустики. Бледно-зеленые стебли колыхались на ветру, словно о чем-то перешептываясь между собой.
Девочка улыбнулась, увидев напоминавший звезду цветок, такой же желтый, как песок, на которой он вырос. Присев на корточки, Анджум осторожно коснулась его лепестков. Она знала, что скоро он высохнет и будет печально шуршать на ветру пустой чашечкой, напоминая о недавнем чуде.
Она так увлеклась, что не услышала чужих шагов.
— Эй, кажется, тебя послали работать, а не рвать цветы! — раздался за спиной голос, и Анджум стремительно обернулась, а после вскочила на ноги.
Перед ней стоял Кабир. Она давно его не видела и сейчас заметила, как сильно он вытянулся. На нем были просторные штаны и длинная рубаха с кожаным поясом.
Он выглядел довольно привлекательным, но Анджум невольно подумала о том, насколько бегающий взгляд Кабира отличается от открытого, чистого взора Идриса.
— А ты как здесь оказался? — сказала она, стараясь не впускать в сердце страх.
— Я пошел за тобой.
— Зачем?
— Чтобы посмотреть, что ты станешь делать. И теперь вижу, что ты отлыниваешь от работы. Я расскажу об этом Данаб.
Анджум вспыхнула.
— Ты будешь вмешиваться в женские дела?
Кабир прищурился, и его губы растянула неприятная улыбка.
— Я хочу вмешаться в твои дела. Идриса нет, и потому тебя накажут.
— Зачем тебе это?
— Впрочем, если ты позволишь поиграть с тобой в одну игру, тогда я никому ничего не скажу, — вкрадчиво произнес он, не отвечая на вопрос.
Он сделал шаг, и она испуганно попятилась.
— Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого.
Протянув жадные руки, Кабир вцепился в рубашку Анджум и попытался повалить девочку на песок.
Она вырвалась с неожиданной силой, оставив в его руках лоскут ветхой ткани, и побежала по пустыне, словно преследуемый хищником дикий зверек.
Хотя Анджум мчалась стремительно, как никогда, ей все время чудилось, будто ее ноги увязают в песке. Сердце было готово вырваться из груди, а горячий ветер мгновенно высушивал слезы.
Лишь в изнеможении остановившись на краю оазиса, девочка поняла, что ее никто не преследует.
Разумеется, Анджум вернулась без саксаула и вдобавок потеряла топорик, потому получила хороший нагоняй от старшей служанки. Она никому ничего не сказала, но этот случай дал ей понять, что приносит взросление и чем чревато отсутствие защитников. Родители — она давно это чувствовала — были не в счет, а Идрис исчез из ее жизни.
Что сделали бы Гамаль и Халима, если б она рассказала им о поведении Кабира? Разволновались бы, принялись сокрушаться — и все.
Когда наступила ночь, Анджум вновь выбралась из шатра и уселась на песок.
Она посмотрела на Большой Гроб с вереницей плакальщиц 14 — созвездие, которое знал каждый араб, но столь мрачное название не нравилось девочке, и она перевела взор на Всадника 15 , которого могли различить лишь самые острые глаза, а потом — на созвездие Волосы Вероники.
При взгляде в пучину Вечности, которая знала все тайны, но никогда не раскрывала их простым смертным, в голову Анджум вновь пришли болезненно-острые мысли о Байсан. Девочка коснулась того места, где синел треугольник. Сделал ли кто-нибудь татуировку ее сестре? Или теперь Байсан отличается от нее, Анджум, отсутствием этого обязательного для всех бедуинок знака?
Вот уже несколько дней шли столь редкие и долгожданные в этом краю дожди. Казалось, полуувядшие растения тянутся навстречу упругим прохладным струям.
Сидя на террасе, Франсуаза Рандель наслаждалась барабанящим звуком дождя, теплыми древесными ароматами, благоуханием оживших цветов, запахом прибитой к земле мокрой пыли, когда из пансиона явилась посланница с сообщением о том, что Жаклин заболела.
Вскочив с места, Франсуаза принялась расспрашивать, что именно произошло, но монахиня не знала подробностей. С трудом дождавшись Фернана и даже не дав ему сменить мокрую одежду, женщина велела немедленно запрягать коляску.
В кои-то дни очищенная от пыли мостовая блестела, словно политая маслом, над улицами повисла тепловатая сырость, а горизонт заволокло сеткой непрерывно моросящего дождя.
— Что могло случиться? Что? Что? — повторяла Франсуаза, не обращая внимания на то, что ей в лицо летят брызги воды, отчего поля шляпки обвисли, а пряди волос уныло свесились вдоль щек.
