Вальгест, очень может быть, окажется полезным приобретением.
Не теряя времени, малая Берова дружина отправилась в путь на другой же день – по Мсте, вверх по течению, на восток. Из Хольмгарда он вел десять оружников во главе со Свеном, уже не раз бывавшим его спутником: это был зрелый мужчина, плотного сложения, с поседевшей русой головой, которая рядом с бородой, по-прежнему ярко-рыжей, казалась засыпанной пеплом. У Алдана имелось четыре человека. Вальгест был один, но выглядел так, будто где-то рядом целое войско, готовое появиться по одному его знаку.
– О божечки, Бер, где ты раздобыл этого долговязого? – воскликнула Правена, увидев Вальгеста утром на причале, пока отроки переносили дорожные пожитки и все рассаживались по лодьям. – Разве это ваш человек? Я его раньше здесь не видела.
– Я раздобыл его из кургана, – обстоятельно пояснил Бер. – Это человек Одина. У него и подвеска есть для подтверждения, такая, знаешь, золотая.
– Оно как-то сразу и видно, – согласилась Правена, осматривая Вальгеста. – Одно оружие – хоть князю впору.
Тот без смущения отвесил ей поклон, признав ту «валькирию», что намерена сопровождать мужчин.
Начало поездки отвлекло Правену от тоски, даже развеселило. Как и по пути от Выбут к Хольмгарду, ее не оставляло чувство, будто Улеб ждет ее на том конце, будто она едет к нему и каждый гребок приближает к встрече. Этим мыслям не мешало даже то, что она несколько дней провела близ его могилы и побывала на месте гибели. Там Бер водил ее за руку, не позволяя наступать на те места, где видел пятна крови: если наступишь на место, где кто-то умер, сам скоро умрешь. Но предчувствие встречи не хотело уходить, только сама встреча заметно отдалилась. Казалось, когда Правена поможет отомстить убийцам, это обрадует дух Улеба и сделает веселее ту встречу, которая ждет ее за краем собственной могилы…
Да и пожелай она остаться в стороне – мучила бы совесть. Княгиня Эльга сама мстила за мужа, Ингвара, не ссылаясь на то, что женщина. Правена, конечно, не княжеского рода, но ее муж – именно такой. Он – племянник Эльги, а значит, его жена обязана брать ее за пример. Мысль о княгине, при которой она выросла, подбадривала Правену, внушала веру в свой путь. Когда она уезжала в Выбуты, Эльга сама простилась с ней, одарила, поцеловала будущую невестку, пожелала счастья. И как она теперь вернется в Киев, встанет перед Эльгой с сознанием, что ничего не сделала? Стыдно будет.
Первый день пути был скучным и пустым – шли сперва от Хольмгарда по озеру к устью Мсты, потом вверх по Мсте. Низовье реки окружала низменная, болотистая местность, пронизанная рукавами реки, ручьями, старицами, усеянная озерами. Только водяные травы, ивы по берегам, тучи птицы и никакого жилья. Бер, чтобы развлечь Правену, рассказывал ей о предстоящем пути: он не раз проезжал по Мсте, до волоков на Мерянскую реку. Волоки им предстояли и ранее – на Мсте немало мелей и порогов, которые придется обходить по берегу. Раз Правена заметила кречета: он возился в гуще ив, хлопая крыльями, преследуя меж ветвей какую-то пташку. Вспомнился Святослав – вот кто кречет. А она… эта самая пташка, чью жизнь он загубил, пусть и невольно. Несла облегчение мысль, что путь ее ведет к отмщению и доставит радость Улебовой душе. Она, Правена, не соперница князю-кречету, но с нею люди, более способные к борьбе. Она взглянула на Бера и улыбнулась ему; он понял, что улыбка ее вызвана не его рассказом, а какими-то ее мыслями, и замолчал.
На ночь остановились в пустынном месте, заранее известном Беру как пригодное для ночлега. Поставили шатры: Бер ночевал с Правеной и Алданом, а кое-кто из оружников устроился прямо у костра, укрывшись плащом или шкурой.
Второй день выдался ясным, да и местность повеселела. Широкую реку обрамляли пышнейшие заросли водяной травы, а выше тянулись густые леса – береза, сосна, ель. Кое-где мелководье было сплошь покрыто широкими плоскими листами кубышки, как зелеными блюдами, а между ними торчали вверх цветки на длинных толстых ножках, словно желтые крепко сжатые кулачки. У берега часто попадались большие бурые камни – словене-оружники рассказывали, что на этих камнях порой видят чешущих волосы водяниц. С покосов на берегах веяло свежим сеном, с писком летали кулики, спугнутые лодьями. Лодьи шли по отраженным облакам, Правена глубоко вдыхала теплый, свежий речной ветер, и мерещилось, будто эти лодьи везут ее на самое небо – туда, где ждет муж…
Где-то луга близ берегов уже были скошены и топорщились щетиной, а где-то густая трава клонилась к земле сочными стеблями, ожидая косы. Несколько раз на берегах видели покосный стан – большие шалаши из веток, очаги с рогульками для котлов, женщины в ярких покосных рубахах, готовящие еду. Дети с веселым криком бежали за лодьями, гребцы махали им на ходу. Заметив, уже после полудня, что на одном стане дружина косцов человек из двадцати с лишним сидит в тени за обедом, Бер велел пристать к берегу, спрыгнул и попросил разрешения приготовить свой обед на их очаге, выложенном камнями. Его тут знали и охотно позволили; Правена заметила, что мужчины, обращаясь к Беру, называют его «господин Берислав» и даже «княжич». Святослава они никогда не видели, не знали и не хотели знать; Бер, внук Сванхейд, был для них потомком и наследником русских князей из «Холма-города», кому еще деды их давали дань.
Поев, косцы забрали косы и ушли, остался только старейшина, по прозванию Рудачко: его почти седая борода сохранила еще проблески прежнего рыжего цвета. Отроки заново разожгли огонь в очаге, принялись варить кашу на обед. Бер беседовал с Рудачко, сидя в тени под ветвями. На Правену – молодую, красивую женщину в «печальной сряде» вдовы тот поглядывал с особенным любопытством, но вопросов не задавал. Бер сам упомянул, что она – вдова его стрыйного брата [12], но куда и зачем едет с нею, говорить не стал. Они заранее условились о главной своей цели не сообщать всем подряд, чтобы слух о мстителях не дошел до тех, кого более всего касается, если они где-то поблизости. Правена, умывшись на мелководье, устроилась в нескольких шагах от Бера, тоже в тени берез. Алдан принес свой толстый плащ, расстелил на траве, чтобы она могла подремать, и она легла, закрыла глаза, но не спала, а прислушивалась к тихой беседе. Она знала, что Беру всего двадцать один год и он даже
