Послышались приглушенные расстоянием звуки контрданса, и Коннолл бросил взгляд в сторону двери.
— Проклятие! — пробормотал он. — Следующей будет ваша кадриль.
Она удивилась, что он способен следить за ходом событий.
— Не смейте оставлять меня в таком состоянии, Коннолл, — взмолилась она, извиваясь под его пальцами, которые снова заскользили по ее грудям. — Пожалуйста.
Он снова улыбнулся, и эта улыбка была чувственной и плутовской.
— Я не оставлю. Я тоже не смогу появиться на публике. Я… я хочу побыть с вами дольше, чтобы убедить вас.
Она была уже наполовину убеждена. Снова опустившись на колени, Коннолл расстегнул бриджи и спустил их до колен. Его мужской орган, освободившись, мгновенно вырос и отвердел.
Он хотел ее. Она знала об этом. Но теперь она видела реальные доказательства этого. И если она скажет «нет», он уйдет. Все, что произойдет дальше, теперь зависело от нее.
Вот она, реальная власть. И как ни странно, у нее не было ни малейшего желания использовать эту власть против него. Во всяком случае, здесь. И сейчас. Сдерживая дрожь в теле, Эванджелина протянула руку и обхватила его. Жезл вздрогнул от ее прикосновения.
— Ты… такой исключительный? — спросила она, пробегая пальцами по бархатистой коже.
— Исключительный? — Коннолл подался вперед, чтобы, стоя на коленях между ее бедер, снова ее поцеловать. — Надо мной никогда не подсмеивались по этому поводу.
Нет, она и предположить не могла, что над ним могли подсмеиваться.
— Тебе так приятно? — дрожащим голосом спросила она.
— Если ты хочешь, чтобы я продолжил, лучше будет, если ты перестанешь, это делать, — шепотом сказал он ей на ухо, и она почувствовала, что он тоже дышит неровно.
Она тут же разжала пальцы. Он опустился на нее, его жезл вжался между ее бедрами.
— Я никогда не спал с девственницей, Джилли, — сказал Коннолл, положив большую правую ладонь ей на грудь, словно не в силах перестать ее трогать, — но авторитетно заявляю, что будет больно. На короткое время, затем это не повторится.
Она приподняла подбородок.
— Я авторитетно заявляю, что если ты не поторопишься, то кто-нибудь придет сюда, разыскивая нас.
— Ммм… — Приподнявшись на локтях, он снова поцеловал ее, одновременно подтянув бедра вперед и вверх.
Эванджелина ахнула от удивления и от боли, когда он вошел в нее.
— О! — прошептала она.
Он замер, слегка дрожа и оставаясь внутри ее. Боль начала слабеть, и мышцы Джилли слегка расслабились. Ощущение, которое осталось, можно было назвать изысканно приятным.
— Прости, — пробормотал Коннолл, пощипывая ей ухо губами. Его бедра снова задвигались взад и вперед.
При каждом движении шезлонг под ними поскрипывал. Джилли вцепилась пальцами ему в плечи, как бы желая, чтобы они стали еще ближе друг к другу. В ней толчками, пружинисто нарастало напряжение по мере того, как он двигался внутри ее. Внезапно она содрогнулась и вскрикнула, поскольку все вокруг побелело. Время, звук и все, что их окружало, перестали существовать. Осталось только ощущение. Прекрасное и ошеломляющее.
Затем, спустя несколько мгновений, Коннолл крепко к ней прижался и снова поцеловал ее. Все еще, не выходя из нее, он повернулся и повернул Джилли так, что она оказалась лежащей у него на груди.
— В следующий раз ты должен снять с себя всю одежду, — тяжело дыша, проговорила она. В следующий раз. Она хотела, чтобы был «следующий раз». Очевидно, ее мать не сумела описать все стороны семейной жизни.
— Надеюсь, я хорошо продемонстрировал выгоды компромисса, — сказал он, и Джилли слышала, как энергично билось его сердце под ее щекой.
О да! В тот момент она хотела лишь лежать рядом с ним, чтобы он продолжал обнимать ее, как делал сейчас. И тут, словно трубный глас, возвещающий о приближении Страшного суда, зазвучали звуки кадрили.
Коннолл в последний раз проверил состояние наряда Джилли. Туфли, ленты, платье — все выглядело идеально, и все было на месте. Быстро поцеловав ей пальцы, он повел ее с террасы в бальный зал.
Лорд Редмонд стоял возле окон террасы, на его обычно бесстрастном лице читалось выражение, граничившее с раздражением. Еще более обеспокоенной выглядела леди Манроу, стоявшая рядом с графом.
— Наконец-то вы пришли, — коротко бросила мать, когда Джилли выступила впереди Коннолла и остановилась перед своим партнером по танцу.
— Приношу извинения, — непринужденно сказала Эванджелина. — Мы заговорились с одним из садовников о замечательных розах Хаулеттов.
— Это моя вина, — вставил слово Коннолл, хорошо понимая, что подобный разговор съедает время танца, и, испытывая желание отщипнуть от этого времени еще некоторую толику. — Я не потрудился взглянуть на часы.
— Не имеет значения, — сказал Редмонд, предлагая Эванджелине руку. — Я полагаю, у нас кадриль, мисс Манроу.
— Это действительно так. — Бросив взгляд на Коннолла, она взяла руку графа и направилась вместе с ним к танцевальному кругу.
Ранее Редмонд был легко переигранной фигурой загадки. Сейчас, однако, когда он и Джилли взялись за руки и заскользили в танце, Конноллу захотелось его буквально расплющить. Дело даже не в том, что этот болван дотрагивался до его Джилли, хотя это тоже имело значение. Важнее было другое. Он сделал все возможное, чтобы убедить ее, что союз с одним из этих двух партнеров будет не более интересным, чем союз правителя со слугой. И, тем не менее, он до сих пор не знал, кого она предпочтет.
— Вы действительно ищете руки моей дочери? — внезапно спросила леди Манроу, отвлекая его от нахлынувших мыслей.
Коннолл даже забыл, что она находится рядом.
— Да, — ответил он.
— Вы не будете иметь успеха. Вы относитесь не к тому сорту мужчин.
— Сорт мужчин, которых не хочет она или которых не хотите вы? — парировал Коннолл, глядя ей прямо в глаза. — Ведь если Эванджелина всего лишь откроет глаза, она обнаружит, что есть гораздо больше отвечающих ее вкусу мужчин, чем она полагала.
— Вы думаете, что знаете все? Думаете, что знаете Джилли? Но вы ее не знаете. — С этими словами виконтесса отплыла в сторону, вскинув подбородок.
Конноллу очень хотелось надеяться, что леди Манроу ошибалась. Ибо, несмотря на то, что он никогда не верил в глубокую и прочную любовь, последняя неделя во многом изменила его виды на будущее. Он хотел Эванджелину Манроу на всю жизнь. Но это могло произойти лишь в том случае, если она изменит свои взгляды.
Дополнительное время было бы, кстати, тогда у него была бы возможность, по крайней мере, снять рубашку и ботинки. Впрочем, не ради себя. Он никогда еще не встречал столь страстную от природы женщину, которая в то же время делала все, чтобы обречь себя на лишенное всяческих эмоций будущее.
