ты ночевала? — втянула подруга ноздрями воздух, принюхиваясь.
— Сильно пахнет вокзалом? — тоже понюхала воротник блузки Лида.
— Ты ночевала на вокзале⁈ — ужаснулась Эльза.
— Так получилось.
— Лида, так не должно получаться. Ты имеешь такие же права на жилплощадь, как и они, — Эльза скрестила руки на груди, показывая высшую степень возмущения. — Подумаешь, барин какой выискался — хочу дома оставлю, хочу выгоню. У нас не царизм, все равны, а метры давались на семью. Возвращайся домой, а если будут выгонять, обратимся в комитет комсомола.
— Я не вернусь, — коротко ответила Лида, поднимаясь из-за стола. — Мне пора на работу.
— И где ты будешь жить, скажи мне на милость?
— У теткиных знакомых. Милые старушки.
— Нет, это вообще никуда не годится. Они значит вдвоем в огромной квартирище, а ты у каких-то бабушек в приживалках?
— Я не хочу туда возвращаться, — собрав волю в кулак, как можно беспечней улыбнулась Лида. — Пора начинать новую жизнь.
— Тогда давай ко мне, зачем тебе эти бабки. Поставим раскладушку, будем про любовь по ночам болтать, — Эльза взяла подругу под руку.
Лида лишь отрицательно покачала головой:
— Про любовь не надо.
— Ну, про рецепт варенья с лимонными корками. Надумаешь, я прямо с радостью.
— Обязательно, но пока нет.
В мастерских тоже все шло своим чередом. Лиде поручили ее первое самостоятельное дело — очистить картину, предположительно Левицкого, от загрязнений и накопившегося грязного слоя. Дама в голубом платье с тонко прописанным кружевом по лифу, в высоком седом паричке, румянилась розами на щеках и дарила Лиде игривую улыбку. Ее добродушное лицо успокаивало и настраивало на работу. Хотелось туда, в картину, посидеть, поболтать по-приятельски, попивая чай из изящного майсенского фарфора, обсудить варенье и лимонные корки. И чтобы за окошком тихо падал снег.
— Лидия, зайдите, пожалуйста, ко мне, — на пороге мастерской стоял Грабарь, поправляя очки.
Лида резво поднялась, вытерла руки полотенцем и побежала вслед за начальником.
— Мне здесь звонили, — начал подбирать слова Игорь Эммануилович, — просили поговорить с одной молодой сотрудницей.
Лида замерла в ожидании. Грабарь тоже молчал, теребя дужку очков.
— Я должна была попробовать, — первой прервала тишину Лида. — Он же не виноват.
— Спасибо, — вкрадчиво произнес Грабарь, — идите, Лидочка, работайте.
— Извините, Игорь Эммануилович, нельзя ли мне остаться сегодня на ночь в мастерских… я хотела закончить… в общем… мне пока негде жить, — выпалила Лида, выдыхая.
Грабарь отодвинул ящик письменного стола, достал записную книжку, долго ее листал. Потом вырвал лист, пододвинул чернильницу:
— Я сейчас напишу записку Рощину, он теперь руководит в Коломенском, там выделили жилье для сотрудников, заселитесь в комнату Колмакова. А с пропиской решим чуть позже.
В руку Лиды легло свернутое послание для коллеги.
— Я не могу, когда Колю выпустят…
— Вы сбережете для него жилплощадь. Поезжайте, пока светло. Вам деньги нужны?
— Нет, у меня есть.
— Тогда поспешите.
Лида вышла на улицу, холодный северный ветер обжог лицо. «Вот так благородная заступница, захапала чужую комнату под шумок», — точила злая совесть. «Но ведь если не я, ее действительно займут другие. Жилья не хватает. Туда просто заселят какую-нибудь семью, и будут они сидеть на Колиной кровати и есть яйца с луком. А когда Коля выйдет, он окажется на улице. Он приезжий, у него даже старорежимные старушки в приятельницах не водятся. Да, все правильно. Он выйдет, а я съеду, притрусь куда-нибудь. Мир большой».
[1] Так назывался в 30−40-е годы Ярославский вокзал.
От станции Верхние Котлы до музейного комплекса Лида добралась к концу рабочего дня. Рощин долго всматривался в записку, потом позвал какую-то Люсю, худенькую девушку с острым носиком.
— Проводите на Садовую, в комнату Колмакова, ключи у коменданта, — громко проговорил он, а потом что-то шепнул в самое ухо сотруднице.
Люся с нескрываемым любопытством рассмотрела Лиду от белого беретика до румынок и, кивнув: «Пойдемте», повела новую жиличку по темной улице.
Комната на втором этаже двухэтажного деревянного дома-барака оказалась боковой, с двумя окнами без занавесок. Одно выходило на улицу, другое — на забор соседнего двора. Обстановка, как и виделось Лиде, оказалась аскетичной: железная кровать с голым матрасом, на массивном столе у окна керосиновая лампа, спички и стопка тетрадей, рядом табурет, в одном углу этажерка с десятком книг, в другом — сундук как в деревенском доме баб Даши. В стену был вбит большой гвоздь, на котором висел приличного вида пиджак, под кроватью стояли крепкие, но с потертыми носами ботинки, на подоконнике скучала гипсовая пепельница.
Лида как вошла, так и остановилась словно завороженная посреди комнаты, не решаясь до чего-либо дотронуться.
— А это невеста Коли, — раздался позади голос Люси.
Лида повернулась, в дверном проеме стояла ее сопровождающая, и еще несколько жильцов — девушек и парней.
— Раз невесте разрешили в его комнате жить, может, все же отпустят, — неуверенно прошептала одна из посетительниц.
Лида растерялась: «С чего они взяли, что я невеста?»
— Я… — начала она неуверенно.
— Катя.
— Лёня.
— Михаил.
— Наташа, — начали протягивать ей руки соседи.
— Лида, — бормотала она в ответ.
А потом новой соседке приволокли кусок хлеба, два соленых огурца, пирожок и стакан чая.
— Кухня у нас на первом, по запаху найдешь, — затараторила Люся. — Колина посуда в сундуке, мы тут после обыска чуть прибрались. Помывочная — крайняя дверь справа. Уборная во дворе. У Наташи патефон, как поешь, приходи слушать.
— Спасибо, я пока устраиваться буду, — отказалась Лида.
— Бывай, не будем мешать.
Дверь тактично затворилась, и Лида осталась одна. Она зажгла лампу, прошлась по комнате, осторожно присела на кровать, встала, подошла к сундуку. На дне нашлись не только кастрюля, жестяная кружка, ложка, нож и знакомая по экспедиции миска, но и набор чистого постельного белья — две льняные простыни и наволочка. Взять их Лида не решилась. Расстелила юбку баб Даши. Накрыться можно и пальто, сумку под голову. Пока и так сойдет.
Пододвинув табуретку к окну, Лида уселась ужинать и смотреть на сверкающую снегом улицу. В дверь робко постучали.
— Во-войдите, — поперхнулась пирожком Лида.
— Это подушка и одеяло, — протянула ей вещи круглощекая Наташа.
— Буду спать как королева, — улыбнулась Лида.
— Мы верим, что во всем разберутся, — подбодрила Наташа, — ну, или ссылкой обойдется. Это ведь не так страшно, больше пяти не дадут.
И благодетельница скрылась за дверью.
На следующий день приехал Митя. Выгружая из чемодана Лидину одежду, учебники и конспекты, он со знакомой интонацией тети Вари принялся старательно отчитывать непутевую сестрицу:
— Ты когда-нибудь не только о себе думать будешь? Нельзя же быть такой
