– Ты думаешь, фильм никогда не станет звуковым? И персонажи всегда будут носиться по экрану, как стая немых рыб? Лишь рты открывать и моргать? – Зиночка остановилась возле мраморного римлянина и попыталась заглянуть ему в глаза.
Говорила она тихо и скорее со статуей, чем с Лукьяновым. Поэтому никто ей не ответил.
Господин Дик был ужасно рад видеть своих новых молодых знакомых. Отталкивал конверт, который протягивал Лукьянов. Звал секретаря и хотел немедленно устраивать чаепитие. Говорил, что сидит в столице уже месяц, кроме деловых партнеров, знакомствами не обзавелся, семья далеко – в Екатеринбурге, – дел-то много, много и художественных интересов, но если правду – одиноко! Чертовски одиноко!
– И столица ваша – колкая, неуютная для чужаков. – Дик пытался усадить гостей в кожаные кресла, да поглубже – чтоб не выбрались, – вдавить пирогами, явившимися целой горой на большом блюде.
– А хотите, мы покажем вам Москву? Прямо сейчас! Ведь сегодня пятница, вероятно, дела ваши конторские уже сворачиваются! – заученно, как велела Зиночка, бубнил Лукьянов, поглощая третий пирожок с капустой.
Зиночка церемонно откусывала от кругляша с яблоками, строго поглядывая на Лукьянова: «Наконец-то обжора вспомнил, зачем пришли. Договорились же, что он начинает разговор!»
Дик легко согласился. И скоро в арендованном им авто они катили по Покровскому бульвару в сторону Кремлевской набережной.
Как-то так получилось, что руководство поездкой незаметно взяла на себя Зиночка. Она бросалась то к левому окошку, то к правому, указывала, рассказывала, требовала остановиться и посмотреть на башенку, балкончик, барельефчик.
– Пожалуйста, водитель, притормозите! Выйдем из машины – по этой лестнице надо подняться всего на несколько ступенек – смотрите, какой вид! Как ложится свет! Разве не прекрасно розовеет эта стена, будто затканная шелком? – нежно свиристела она, вроде ни к кому не обращаясь, а разговаривая с веселым воздухом, колоннадой, скульптурной головкой, украшающей фасад.
Ее шерстяная шляпка давно была скинута и валялась на сиденье автомобиля. Кудри, как и накануне, были затянуты наверх и схвачены лентой в узел – с такой прической лицо Зиночки выглядело сосредоточенным и немножко удивленным. Взгляд обгонял машины, трамвай, дребезжащий вдоль бульвара, ворон, что перескакивали с ветки на ветку.
Неожиданно Зиночка коротко рассмеялась своим мыслям – почему-то ей показалось, что сама она похожа на зонтик, который красовался ажурными перепонками и вдруг стремглав сложился и превратился в стрелу. Пожалуй, такой этюд она могла бы исполнить в студии. Не дождутся!
День был теплый, ледяная корка на дорогах потрескалась и потекла, и от обилия воды цвета стали казаться свежее – и окрас домов, и кора голых деревьев, и ткань дамских пальто.
Илье Ильичу были показаны сказочные барельефы на стене доходного дома купчихи Корзинкиной: знаменитые «тянитолкаи» – то ли газели, то ли олени о двух головах в гипсовых изгибах берендеева леса, – улыбчивый заяц, неведомые для русской клумбы цветы. Илья Ильич с удивлением качал головой. Помчались дальше («Скорей, пока солнце не ушло, а то все станет блеклым и скучным!» – пел Зиночкин голос) по набережной Яузы в Лефортово, где на месте прудов, заложенных царем Петром, строили открытый публичный бассейн. В парке вокруг громадного котлована уже высились вышки для ныряльщиков, вдоль предполагаемых бортиков выстроились павильоны купален. На пятиметровом плакате красовались ныряльщик в трико и кудрявые детские головки, выглядывающие из воды, а дама в шароварах и ослепительно белом свитере показывала замахи рук в стиле брасс. Над рисунком сияла надпись – «Показательный оздоровительный пляж Москвы!».
– Что точным образом значит «публичный»? – поднимал брови Дик.
– Открытый для общественного пользования. Возможно, даже плату за вход будет брать на себя городская казна, – важно говорил Лукьянов. Он знал еще вчера, что маршрут пройдет через Лефортово, и сделал специальное изыскание в газетах.
– И дамы станут посещать? – озадаченно переспрашивал Дик. – И незамужние?
– Ну, господи, Илья Ильич, ведь двадцатые годы на дворе! Почему дамы могут кататься на велосипедах, но не могут плавать брассом? – смеялась Зиночка.
– Не просто могут, Зинаида Владимировна, обязаны! И вы, наверное, чемпионом, – откашливался Илья Ильич, не отрывая глаз от лучезарной улыбки спортсменки в шароварах. – Н-да… Столица…
Снова вернулись к машине. Решено было проехать мимо нескольких павильонов подземной железной дороги, что строились по проектам Федора Шехтеля.
Зиночка села, Илья Ильич, блаженно улыбаясь, в последний раз оглядывался на плакат.
Лукьянов же медлил и за спиной у Дика строил Зиночке вопросительные гримасы. Та кивала в ответ.
– Прошу меня простить. Совсем забыл! У меня же сегодня еще урок, – неуверенно сказал Лукьянов. – Преподаю гимназистам-недотепам основы устройства Вселенной. Может быть, подземку посмотрим в следующий раз? Сегодня и так немало.
– Как же так? А я хотел было похвастаться, что мой хороший друг участвовал в проекте Шехтеля доставкой золотой пыли для инкрустаций настенных панно! – Дик разволновался не на шутку; чуть даже не выронил от волнения трость. – Совершенно обидно! Я думал, что смогу вас и Зинаиду Владимировну отблагодарить за такую чудесную экскурсию. Ресторация. Или музыкальный концерт. Малый театр. Что ж вы так, милостивый государь?
Зиночка выбралась из машины и встала между двумя мужчинами.
– Предлагаю следующее, – строго сказала она. – Петра мы отпускаем – негоже ему расстраивать родителей ученика. Я сама, Илья Ильич, покажу вам два шехтелевских павильона, а вы потом подвезете меня домой.
Солнечный свет постепенно уходил, однако линии архитектурных изысков стали выглядеть еще четче и значительнее. Проехали мимо двух станций подземки. Одна называлась «Радужная» – во весь фронтон пылал гигантский павлиний хвост, развернутый радужным веером. Вторая – «Неаполитанская», неподалеку от Новодевичьего монастыря – взмывала над заснеженным тротуаром ярко-синей майоликовой волной, на крыше красовались белые мраморные бурунчики.
– Гений! – ахнул Дик. – Спасибо вам, Зинаида Владимировна, что показали такую красоту!
Уже начало темнеть, когда они добрались до следующего пункта – Петровского замка на Петербургском шоссе. Красного кирпича полушарье дворца ярко алело во влажной черноте окружающих деревьев.
– Когда папа привел меня сюда в первый раз совсем маленькой, мне показалось, что дворец заливается краской стыда, – с доверчивой искренностью рассказывала Зиночка, удивляясь, откуда берется столько вранья. – И родители уже пятнадцать лет как пересказывают эту историю: «Домику стыдно, домику стыдно! У домика щечки краской заливаются, как у Зины, когда она берет без спроса мамины брошки!» Представляете? Все наши домашние, все родственники, все папины друзья наизусть знают эту байку!
