Оставалось выкрасть из дворца зеленоглазое сокровище. Быть представленным ко двору Герман не мечтал, то есть парадные двери были для него закрыты. Но ведь в таких случаях всегда имеется черный ход…
Иван Ковригин, третий сын дворцового истопника, уродился, как говорится, не в мать, не в отца, а в прохожего молодца. Но молодец был красив и статен, в отличие от батюшки. И когда Ковригин-старший привел сыновей-погодков обер-гофмейстеру, заведующему придворным штатом, тот выбрал Ивана взамен отца. Ковригин-старший пожал плечами: Иван не был работящим и гордости глупой в нем хватало.
Все свободное время Иван проводил в трактире, где и познакомился с удивительным человеком с труднопроизносимой немецкой фамилией. Мужчина был одет просто, но в его одежде угадывался маскарад, чего он, собственно, и не отрицал. Намекнул только что из тайной канцелярии и по долгу службы.
Друзьями они стали в два счета. Немец обычно платил за угощения. А тут, как назло, с отцом оказия случилась. Напали на него как-то вечером возле дома. Ограбить — не ограбили, а стукнули по голове так, что встать он на следующий день не смог. Да и напарник его куда-то запропастился — прямо беда. Пришлось Ивану на работу собираться. А возле дворца встретил он своего приятеля-немца. Рассказал ему о своих несчастьях, и тот вызвался помочь.
Морозы в декабре ударили под тридцать градусов, работать приходилось не покладая рук. Иван в обход всех инструкций привел друга в комнатушку у Фельдмаршальской залы…
План Германа был нагл до безобразия. Прихватив с собой на вахту бутылку вина, он всыпал туда сильнодействующее снотворное снадобье и, как только Иван завалился, похрапывая, на кушетку, заткнул заслонку в печи его кафтаном, подбитым ватой, расположился в зале за портьерой и принялся ждать. Дым распространялся скоро, а когда появились языки огня, Герман занервничал. Он надеялся в суматохе затеряться и проникнуть незамеченным в покои Марии Николаевны.
Он, конечно, и представить себе не мог, что все произойдет настолько быстро. Языки пламени подобрались к потолку, и деревянные перекрытия вмиг превратились в пылающие огненные арки. Лопнувшее зеркало послужило ему сигналом действовать. Услышав крики «Пожар!» и топот ног, он выругался про себя: «Сонные тетери! Хорошо еще не все сгорело…» Когда он добрался до апартаментов Марии Николаевны, там царил переполох, и Герман, мечущийся с ведром в руках, ни у кого не вызвал подозрения. Отыскав зеленоглазого мотылька, Герман позволил себе бесследно исчезнуть…
Он не предполагал, что его затея будет иметь такие разрушительные последствия. И кто виноват, если у этих русских сохранилось печное отопление, тогда как в Европе не то что дворцы, но обычные дома давно обогревались паровым. Пожар полыхал три дня, истребив Зимний дворец императорской семьи…
В результате Герман оказался счастливым обладателем бумаг, подтверждающих его высокое происхождение от графини Нарышкиной, сосланной в Самарскую губернию. А считалось, что она умерла бездетной…
Обер-секретарь Герольдии Мухин после оказанной Герману услуги был найден повешенным в собственном доме. Говорили, что бедняга не смог перенести холодности известной ветреной особы, переключившейся на князя Вяземского, с коим Мухину, безусловно, соперничать не имело смысла.
Известный путешественник не задержался в России долее чем до весны. Говорят, иностранец обладал не только шестым, но и седьмым чувством, и оно подсказало ему, что должно собираться в путь. Он почувствовал чье-то пристальное внимание к собственной персоне… Глядя с корабля на удаляющийся берег, Марцевич клятвенно обещал себе вернуться.
Герман, улыбаясь, смотрел с того же корабля, на котором великий авантюрист увозил бесценные русские сокровища, на Зинаиду на пристани. Зинаида превращалась в точку на берегу и все махала белым платочком.
— Бедная женщина. Вероятно, она провожает близкого человека, и провожает навсегда, — раздался рядом с Германом голос жены путешественника.
— Думаю, он к ней еще вернется, — улыбнулся в ответ Герман, одарив ее обволакивающим нежным взглядом. — Разрешите представиться…
Глава 10
Заброшенный дворец (Алиса, 1846)
Алиса смотрела из окна рекреационной залы на темные воды Невы, и на ум невольно приходил ее разговор с Глинской. Вон он — простор, вон она — воля. Остается окунуться в эти холодные воды. Жаль, институток с тех пор не возят кататься.
Алиса тряхнула головой. Нет уж, единственный выход — это для таких дурочек, как Глинская. Года три назад Алиса рассуждала бы так же. На нее еще никто не смотрел так, как граф Турбенс, никто не хватал потными руками и не… Она поморщилась. Глинской было пятнадцать, когда она не нашла выхода. Алиса теперь старше и не собирается сдаваться.
Уже трижды на балах она встречала омерзительную физиономию графа Турбенса — лысый череп и лицо были сплошь покрыты телесного цвета наростами и бородавками. При виде Алисы он премерзко жевал губами и лысина его начинала светиться капельками пота.
Однажды он подкараулил ее возле туалета, где она решила скрыться, и, ни слова не говоря, принялся жадно ощупывать ее своими отвратительными, жирными пальцами, оставляющими влажные следы на безупречно белом воздушном бальном платье. У нее по-детски задрожали губы, и она чуть было не расплакалась от отвращения к мерзкому господину, имени которого еще не знала, и к собственному измятому наряду. Теперь она ни за что не наденет это платье! Граф подивился тогда — ее реакции, ее дрожащим припухшим губам и слезинкам, — зафыркал гаденько и зашелся приступом сиплого кашля, что и позволило Алисе вырваться и убежать.
Тогда ей казалось, что это — недоразумение, не более чем нелепая случайность, что он никогда бы не дерзнул сотворить с ней такое, будь поблизости кто-нибудь. Но ее надежды рассеялись после разговора с классной дамой, которая в строгой форме выговаривала ей за то, что она позволила себе быть неучтивой с такой бесценной для института особой из попечительского совета, коей был граф Турбенс, и что она, дерзкая девчонка, не смеет вести себя неподобающим образом с кавалером ордена святого Владимира третьей степени и действительным статским советником, к тому же старейшим и почетнейшим опекуном ведомства императрицы Марии Федоровны.
Алиса попыталась было рассказать, что с ней сотворил этот орденоносный статский мерзавец, но наставница прервала ее довольно жестко и бросила: «Все — вздор. Твой долг — повиноваться!»
Перед следующим праздником Алиса предусмотрительно не выпила ни капли воды, чтобы, не дай Бог, не пришлось выйти из бальной залы хоть на минуту. Она не пропустила ни одного танца, лихорадочно улыбаясь молоденьким юнкерам. Боковым зрением она все время следила за графом Турбенсом, нервно постукивающим лорнетом в своей ложе. Между мазуркой и менуэтом граф из ложи пропал, и у Алисы отлегло от сердца. Она так искренне улыбнулась очередному кавалеру, что глаза у того заблестели. Однако радость ее была преждевременной, потому что после менуэта классная дама резко выговорила ей за то, что у нее растрепалась прическа и вид совершенно неподобающий. Она приказала Алисе немедленно покинуть залу и привести себя в порядок.
