Я понимала его чувства, поскольку тоже ощущала подобную неприязнь и сознавала, что это может стать преобладающим чувством. Но он винил во всем ребенка, а я винила его. Он внушал себе, что ребенок виноват в смерти матери, а я считала, что, если бы, мама не вышла замуж за Бенедикта, мы по-прежнему чудесно жили бы вместе.
Когда он уехал, стало легче.
Пенкарроны — бабушка и дедушка Патрика — снова показали себя верными и преданными друзьями.
Когда-то их дочь Морвенна и моя мама впервые вместе появились в свете; затем Морвенна со своим мужем отправилась в Австралию вместе с моими родителями; там родились я и Патрик. Наши семьи были так тесно связаны, что можно было считать нас единой семьей.
После отъезда Бенедикта миссис Пенкаррон сказала моей бабушке:
— Я хочу забрать вас к себе, в Пенкаррон. Хочу, чтобы вы провели у нас хотя бы два дня.
— Есть ведь еще этот ребенок… — сказала бабушка.
Миссис Пенкаррон задумалась, а потом сказала:
— Миссис Полгенни присмотрит за ребенком. Вам необходимо уехать отсюда, чтобы хоть немного отвлечься.
Наконец бабушка позволила убедить себя, и мы поехали.
Пенкарроны делали все возможное, чтобы помочь нам. Проку от этого, впрочем, было немного. Бабушка была очень беспокойна. Мы часто гуляли вместе, и она говорила со мной о матери:
— Я чувствую, что она все еще с нами, Ребекка.
Давай постараемся не отпускать ее. Будем разговаривать так, словно она находится рядом…
Я рассказала ей о разговоре с мамой, который случился несколько недель назад.
— Она просила меня опекать этого ребенка. «Всегда заботься о нем», так она и сказала о моих будущих братишке или сестренке. Странно, что она заговорила со мной возле пруда.
— Это место имело для нее особое значение.
— Да, я знаю. И теперь, оглядываясь назад, я припоминаю, как она говорила это. Как будто знала, что покинет нас.
Бабушка взяла меня под руку:
— У нас остался ребенок, Ребекка.
— Поначалу никто не хотел и смотреть на него.
— Это потому, что…
— Потому, что ее рождение вызвало смерть моей мамы.
— Бедная крошка. Она-то здесь причем? Мы должны и, конечно, будем любить этого ребенка, Ребекка.
Это ведь твоя сестра и моя внучка. Именно этого хотела бы твоя мать… именно этого она бы и ждала.
— А мы уже бросили ее…
— Да. Но после возвращения все пойдет по-другому. Мы найдем утешение в этом ребенке. Мы скажем Пенкарронам, что завтра уезжаем. Они милые люди и поймут нас.
Они действительно поняли нас, и на следующий день мы вернулись в Кадор.
Нас встретила довольная миссис Полгенни.
— Девочке стало лучше, — сказала она. — Она пошла на поправку. Я с ней сижу день и ночь. Было видно, что с ней придется повозиться… хотя поначалу казалось, что не удастся ее вытянуть. Вот увидите, как она изменилась. Орет во всю глотку… ее светлости что-то не нравится.
Она с гордостью ввела нас в детскую. И верно, девочка изменилась. Она выглядела пухленькой, более здоровой — совсем другой ребенок.
— Теперь она начнет расти как на дрожжах, — сказала миссис Полгенни. Раз уж выжила, дело пойдет на лад.
Наверное, именно с этого момента у нас изменилось настроение. Нам нужно было думать о ребенке, заботиться о его будущем.
* * *
Мы поступили разумно, проведя несколько дней у Пенкарронов. Эта поездка проложила границу между ужасными переживаниями и последовавшей повседневной жизнью.
По возвращении мы осознали, что жизнь продолжается. Очевидно, в глубине души мы не верили в то, что ребенок выживет и что возле нас постоянно будет находиться воплощенное напоминание о смерти любимого человека. И доктор Уилмингхем и миссис Полгенни явно полагали, что ребенок последует за своей матерью, но каким-то чудом девочка не только выжила, но и поправилась. Мы должны были любить и нянчить ее — именно этого хотела бы моя мать.
Теперь самым главным для нас стал ребенок, и мы мало-помалу начали излечиваться от горя.
Нужно было крестить ребенка. Ее назвали Белинда-Мэри. Имя выбирала моя бабушка.
— Оно просто пришло мне в голову, — сказала она.
С этих пор в нашем доме появилась вполне определенная личность Белинда. Мы сразу заметили, что это необычный ребенок: она была сообразительней других малышей, и нам даже казалось (как бы нелепо это ни звучало), что она узнает нас.
Миссис Полгенни, к счастью, была в это время свободна от прочих пациентов и смогла на некоторое время взять на себя роль няни. Вероятно, именно благодаря ее искусству ребенок чувствовал себя так хорошо. Бабушка сказала, что нам необходима няня, и миссис Полгенни согласилась с этим.
Примерно через неделю после нашего возвращения от Пенкарронов она сделала нам одно предложение,
— Это о моей Ли, — сказала она. — Не знаю, конечно, но с тех пор, как она ездила в Хан-Тор заниматься рукоделием, с ней что-то неладное. Я уж думаю, не сглазила ли ее в Сент-Иве моя сестра, чтобы Ли подольше оставалась при ней.
Мы с бабушкой обменялись многозначительными взглядами. Нам трудно было представить, чтобы Ли хотела вернуться в этот дом, где безукоризненная чистота ценилась почти так же, как богобоязненность.
— Ли умеет обращаться с малышами, — продолжала миссис Полгенни. — Я ведь ее кое-чему учу… да и сама я буду неподалеку. В общем, я думаю, что для Ли было бы неплохо поработать нянькой у вашей малышки.
— Как! — воскликнула бабушка. — Да ведь у Ли золотые руки!
— Вот пусть она их и приложит ради ребеночка. Девочку-то надо обшивать.
— Вы уже говорили с ней об этом?
— Ну да, говорила. Поверьте, Ли сама хочет взяться за такую работу. Устала она вечно сидеть над рукоделием, да и для глаз это вредно. Она чувствует, что глазам пора отдохнуть. У нее даже головные боли начались. В общем, моя дочь хочет быть нянькой у этого ребенка. Чего она не знает — я подскажу. А малышей она действительно любит.
— Что ж, — сказала бабушка, — если Ли и в самом деле согласна, это превосходная идея.
— Я пришлю ее сюда. Пусть поговорит с вами.
— Это решило бы проблему… да и человек нам знакомый. Меня это устраивает.
Так Ли пришла к, нам и вскоре поселилась в детской. Ребенок, похоже, принял, ее благосклонно, и все были довольны.
Нам всегда нравилась Ли, хотя, конечно, раньше мы видели ее нечасто. Она сидела взаперти в своем доме, выходя из него только в сопровождении матери.
Теперь она казалась совсем другим человеком, более счастливым, чему я, впрочем, не удивилась. Она была спокойной и скромной. Бабушка сказала, что нам очень повезло с няней.
