– Я уже знаю насчет Присциллы. Весь дом так и гудит, обсуждая новость о ее предстоящем рабстве, – заявила Элис Генри, тем же вечером устраиваясь на скамеечке в ногах огромной, затененной балдахином кровати Беатрис. – Пожалуй, в этом году вы можете не выплачивать премии под Рождество, все и так будут счастливы. – Она положила рядом с собой пачку бумаг и кожаных папок и оперлась руками о край скамейки. – Что хотелось бы узнать, так это как все прошло с конгрессменом.
– Лучше, чем я ожидала, – ответила Беатрис, распуская ленты корсета и ощущая, как кровь свободно побежала по всему телу. Потирая поясницу, она набросила шелковый халат кремового цвета и облегченно вздохнула. – Он согласился. Не без борьбы, конечно. Сейчас он, наверное, жалеет, что повстречал меня или своего паршивого родственника.
Проходя мимо столика с подносом, Беатрис подхватила чашку ромашкового чая и направилась к кушетке с простеганной шелковой обивкой. Она погрузилась в мягкие подушки, сбросила туфли и закрыла глаза, наслаждаясь комфортом.
– Когда я была в банке, мне удалось кое-что выяснить, – сказала Элис.
Беатрис приоткрыла один глаз, и секретарша успокаивающе улыбнулась.
– Моя подруга миссис Халигэн, та, вместе с которой я ходила на курсы машинописи, – она работает в офисе банка и многое знает. Вот, например, о старом Херсте Эддингтоне Барроу – дедушке вашего конгрессмена.
– Я об этом знала. – Глаз закрылся.
– А вы знали, что старик лишил его наследства – единственного внука! – потому что тот женился против воли деда?
На этот раз открылись оба глаза. Беатрис вся обратилась в слух.
– Об этом я не знала. На ком он женился? Элис нахмурилась.
– Ее имя мне не известно. Но она была бедна как церковная мышь и ирландка до мозга костей. – Элис замолчала, потом с затуманившимся взором продолжила: – Не повиновался своему старому деду и отказался от всего ради любви к женщине.
– Боже мой! – Беатрис плотно сжала веки и прикрыла глаза рукой. – Снова романтизм. Просто какая-то эпидемия. Элис, ты должна предупредить меня в ту самую минуту, как только тебе покажется, что Ричардс стал по-особому хорош. Я окажу тебе любую помощь.
Голос Элис прозвучал несколько уязвленно:
– Ну, я подумала: не чудо ли это? Редкий мужчина способен отказаться от богатства ради женщины, которую... – когда Беатрис опустила руку и в упор посмотрела на помощницу, та запнулась, – только из-за того, что вы не цените такие отношения...
– Что касается банка, Элис, – строгим тоном произнесла Беатрис, – ты передала бумаги мистеру Чейзу?
– Его не было, поэтому мне пришлось обратиться к мистеру Экльсу, вице-президенту. Этот всегда чувствует себя оскорбленным, если ему приходится изрекать что-либо в моем присутствии, как будто он убежден, что я позабыла все свои мозги в другой сумочке. – Она передернула плечами от возмущения. – Потом было еще хуже, когда я подошла к кассиру, чтобы сделать вклад на свой личный счет, а мерзавец отказался принять деньги.
– Отказался? – Беатрис резко приподнялась, расплескав чай на блюдечко.
– Он уверял меня, будто их банковские счета никогда не начинаются с буквы. Когда я наконец заставила его проверить, то он имел наглость предложить, чтобы я подождала и позволила своему мужу «Генри» вести мои дела.
Беатрис непроизвольно рассмеялась.
– «Генри»?
– Не смейтесь. Мне пришлось целых пять минут объяснять, что «Генри» – это не имя моего мужа, а моя фамилия. Он вызвал старшего кассира, и после проверки мне наконец-то позволили внести деньги на собственный счет. – Секретарша принялась собирать документы и папки, потом остановилась и посмотрела на Беатрис. – Это заставило меня задуматься, через что мне придется пройти, если я попытаюсь забрать деньги из их чертова банка!
Улыбка сползла с лица Беатрис. Слова Элис преследовали ее, когда она легла в кровать и лежала в посеребренной луной тени, отбрасываемой кружевной драпировкой... Это были деньги Элис, они хранились на ее счете, но она не могла контролировать их. Почти как рассказ той девушки из «Восточного дворца», Энни. То, что с ней произошло, просто возмутительно. Беатрис мрачно поклялась самой себе, что и президент Гарольд Чейз, и все служащие Чейз-Дарлингтонского банка услышат историю Элис и обратят на нее внимание. Вот если бы и Коннор Барроу услышал, и все остальные политики штата тоже. Тогда, может быть, и не потребовалось бы пятьдесят лет, чтобы выполнить требования суфражисток и обеспечить женщинам равные права с мужчинами. Пятьдесят лет? Беатрис затаила дыхание. Ну что ж, и до этого прошло сорок. Мысль о всех этих бесплодных годах и работе, что ждала впереди, удручала, заставила ее почувствовать себя выжатой. Даже если Коннор Барроу будет изо всех сил поддерживать суфражистское движение и его завтра же изберут, какая разница? Потребуется сотня Конноров в каждом штате, действующих сообща, чтобы добиться для женщин права голоса. И значит, Элис надо ждать пятьдесят лет, чтобы без мужской поддержки, самой, делать вклады и забирать свои собственные деньги?
Ну уж нет! Имя и богатство фон Фюрстенберг обладают достаточным влиянием, и Беатрис воспользуется ими, чтобы уничтожить оскорбительную политику и практику в одном из ведущих банков Нью-Йорка. А что потом? Еще один банк, со своей отвратительной манерой вести дела? И это ее предназначение? Такое будущее словно лишало ее чего-то, опустошало... пока не наплыли воспоминания о темных волосах и обжигающе-синих глазах Коннора, а в ушах не загудели снова те сладкие слова, что он нашептывал ей в гостиной. Этот шепот поддразнивал, терзал ее. Здесь больше жизни, чем в делах и политике, твердил он. Жизнь – это не только победы и поражения, важно не только быть правым или нести ответственность, главное – не в том, чтобы добиться выгоды или даже оставить свой след на земле. Есть и другое... что можно переживать, изучать, узнавать, чем можно наслаждаться и разделять... Эта покалывающая, томительная теплота, которую дарили его губы...
Беатрис перевернулась на живот, скрутила пышную подушку в маленький твердый комок и опустилась на него щекой, чувствуя, что сон окончательно испарился. Романтизм! Она застонала. Это действительно какая-то инфекция. А сладкоголосый синеглазый Коннор Барроу – ее разносчик.
Понедельник и шесть часов утра наступили слишком быстро. Заспанная Присцилла, спотыкаясь на каждом шагу, спускалась по лестнице. На ней было платье из желтой кисеи с такого же цвета льняным передником, отделанным крошечными бордовыми анютиными глазками. Беатрис едва сдержалась, чтобы не отправить племянницу назад, переодеться во что-нибудь более подходящее. Но, напомнив себе, что обучение здравомыслию и есть цель предстоящего мероприятия, она воздержалась от комментариев и предложила племяннице стакан свежевыжатого апельсинового сока.
