Ознакомительная версия.
Несколько сложнее обстояло дело с некоторыми другими ее отклонениями от обывательской нормы. Например, с умением обходится без корсета и мясной пищи, с весьма условной набожностью на фоне самого трепетного и участливого отношения к любым живым существам, включая и кое-кого из себе подобных, с энергичной увлеченностью всем новым и необычным. Не далее как год назад чуть ли не весь уезд всполошился из-за так и не осуществленного ею плана по покупке новейшего немецкого агрегата — электрической молотилки с генератором. Чего только не свалилось тогда на бедную голову Жекки: де, и подвержена глупым идеям, и хочет разорить всех вокруг, сбив цены на обмолоченный хлеб, и вообще собирается учить мужиков хозяйствовать на заграничный манер, а где это видано, чтобы русские работали как немцы?
Ну и разумеется, почти открытую неприязнь заштатных матрон вызывала непроходящая популярность Жекки у противоположного пола. Это болезненно бросалось в глаза все минувшее лето, пока в уездном Инске еще было полным-полно офицеров, наезжавших туда из окрестного полевого лагеря ради «невинных развлечений», и на всех вечерах, где бы ни появлялась «мадам Аболешева», ей от них не было отбоя. Матроны вполголоса шипели у нее за спиной. Но если бы они невзначай проведали, что на самом деле думает Жекки об их мужьях или залетных офицерах, то повзрывались бы от возмущения, как бочонки с порохом от случайной искры. Чуть больше проницательности, и их глазам открылось бы неслыханное коварство, ибо все местные кавалеры были для Жекки на одно лицо: добродушные пьяницы, пустоголовые служаки, забавные ничтожества. Слава богу, никто из них не хотел докапываться до ее мыслей, а внешняя миловидность женщины в глазах мужчин, как не без оснований полагала Жекки, прочно заслонит собой любые изъяны характера. «Не будь я такой хорошенькой, они бы давно сжили меня со света, а так мне, по крайней мере, весело», — не раз думала она, выслушивая в очередной раз какой-нибудь неуклюжего воздыхателя.
И уж совершенно невозможно было дамскому обществу примириться с ее бессердечной уверенностью в себе, с вызывающим безразличием к бесчисленным сплетням, распространяемым на ее счет, с ее всегдашней отдельностью ото всех и вся, с подчеркнутой независимостью, легко перетекавшей в прямую дерзость, как только у кого-то появлялось неосторожное желание в чем-либо ограничить ее. Наконец, раздражала вся ее так называемая, безусловно мнимая, привлекательность, столь откровенно построенная на противоречиях: обманчиво яркие светло-стальные глаза смотрелись чужими на по-детски округлом, молочно-розовом лице; беззастенчиво призывный и влажный рисунок губ контрастно оттеняла упрямая линия подбородка, а незащищенная белизна и тонкость шеи как-то особенно выдавалась в виду непослушных каштановых волос, всегда, точно нарочно, выбивающихся из пышной прически.
Но Жекки смотрела на себя несколько иначе. Привыкнув находить в людях черты, сближающие их с какими-нибудь животными, она прекрасно сознавала, что сама внешне больше всего напоминает пышущую здоровьем, меланхоличную и своенравную буренку. Особенно выдавали это сходство глаза, большие и влажные, под трепетно вздрагивающими черными ресницами. В обыденности, не замутненной взрывами негодования или приступами своеволия, они смотрели на мир точно так, как смотрит, отрываясь от пережевывания травы, мирно пасущаяся на лужайке корова — томно и грустно. Но стоило чему-нибудь или, боже упаси — кому-нибудь — хотя бы слегка вывести ее из себя, и те же самые кроткие воловьи очи наливались угрожающей, сметающей все на своем пути, ледяной сталью. Так что утвердившееся во мнении уездных «львиц» нелестное представление о Жекки, было не так уж далеко от истины: отбившаяся от стада бодливая коровенка, гуляющая сама по себе, да еще и сманивающая походя соседских быков.
«По крайней мере, Павлу Всеволодовичу наплевать на все это», — подумалось ей, когда Алкид перешел на более резвую рысь. Она ехала, не разбирая дороги, через лес, по земле, сплошь усыпанной яркими листьями, зная, что не заблудится. Серого не было видно за деревьями, но Жекки не сомневалась — он где-то поблизости. «И пусть, пусть… Вы, месье Аболешев, прекрасно знаете, что мне давно все равно», — мысленно добавила она, тут же бессознательно признав, что это как раз неправда. Ей хотелось, чтобы так было, чтобы ей было все равно. Но, внешне спокойно выказывая пренебрежение в ответ на его, как ей казалось, натянутое дружелюбие, она не могла похвастаться искренностью. Напротив, все, что так или иначе касалось ее мужа, Павла Всеволодовича Аболешева, на самом деле вызывало у Жекки самые живые, а в последнее время все более горькие чувства.
Вздохнув, она постаралась не омрачать печальными раздумьями столь приятно начавшуюся прогулку. Жекки отдыхала в лесу. Среди его безмолвия как-то легче дышалось, сердце билось ровней, мысли успокаивались. Она думала о том, какое все-таки это чудо — живой подлинный огромный мир, не нуждающийся в человеке, существующий помимо него, но столь хрупкий из-за того, что где-то рядом есть человек. Ей нравилось ощущать свою сопричастность этому миру, не хотелось его покидать, возвращаясь в свой ненастоящий человеческий, полный волнений и тревог. Здесь она начинала по-особому чувствовать. Ее способность воспринимать окружающее не обострялась, не ослабевала, но становилась другой. Невольно погружаясь в зыбкую череду лесных запахов, шумов и неявных, скрытых в нем жизней, Жекки как будто начинала смотреть на все вокруг глазами существа, по воле жестокого случая вырванного из свой родной стихии, и теперь, столь же случайно возвращенного к ней лишь для того, чтобы напомнить самой себе о том, кто она и откуда.
Остановив Алкида около огромной, вознесшейся к самому солнцу столетней сосны, она спрыгнула на землю и огляделась. Если взять вправо и обойти поляну, окруженную соснами, и идти дальше вдоль темной ложбины, то можно выйти на старую просеку, прорубленную специально в прежние времена для удобства охотников. Просека выводила прямо к дому лесника Поликарпа Матвеича, которого Жекки решила сегодня навестить. Поликарп Матвеич был одним из немногих людей, в ком она находила доброго друга и участливого собеседника. Но для начала нужно было подозвать волка.
Теперь, когда Алкид остался на поляне, а Жекки отошла довольно далеко в сторону, Серый, не спеша, подошел к ней. Присев на корточки, она вгляделась в него. Какой же он большой и сильный, когда сидишь с ним вот так, почти в обнимку. Как от него пахнет чем-то знакомым и вместе с тем чужим, какая манящая и властная энергия распространяется от его бесстрастной фигуры со слегка приподнятой к верху, вытянутой головой. Жекки протянула к нему руку и провела по жесткой, густой шерсти волчьего загривка.
Ознакомительная версия.
