– Разрази чума проклятых шлюх! С ума ты сошла, девка? Эй, молодцы мои, вышвырните отсюда эту дрянь!
Сидя на земле, Катрин безудержно хохотала, радуясь, что встретилась наконец со вспыльчивым капитаном.
– Плохо же вы принимаете своих друзей, мессир де Виньоль. Или вы меня не узнаете?
При звуках этого голоса Ла Ир, уже занесший ногу, чтобы сесть на коня, обернулся и посмотрел на нее. На его покрытом шрамами лице появилось изумленное, недоверчивое выражение.
– Вы? Вы здесь? Вы живы? А Жанна? А Монсальви? – Он бросился к ней, подхватил и начал трясти, словно сливовое дерево, покрытое спелыми плодами. Его распирала гневная радость. Гнев был привычным состоянием Ла Ира. Двадцать четыре часа в сутки он задыхался от бешенства, трепетал от ярости, метал громы и молнии. Его рык заглушал грохот пушек, от его проклятий сотрясались стены. Он был подобен буре и урагану, в нем клокотала свирепая сила, но те, кто любил его, знали, что у грозного Ла Ира нежная чистая душа ребенка. Сейчас он был в бешенстве, оттого что Катрин не отвечала на его вопросы. А она почти лишилась чувств, сраженная словами капитана: «А Монсальви?» Стало быть, Ла Ир тоже не знал, где Арно… Волна горечи поднималась к сердцу Катрин, душила ее, не давая вымолвить ни звука. Ла Ир, совершенно выйдя из себя, вопил:
– Боже великий! Да ответите вы наконец? Вы что, не видите? Я же подыхаю от нетерпения…
Это ее сердце умирало, готовое разорваться на части. Она со стоном прильнула к панцирю капитана и зарыдала в голос, а он стоял, разинув рот, не зная, что делать с этой плачущей женщиной. Вокруг толпились его солдаты, и многие из них с трудом удерживались от улыбки. Ла Ир утешает женщину! Когда еще такое увидишь!
Потеряв надежду получить хоть какой-нибудь ответ, Ла Ир обнял Катрин за плечи и повлек в дом, бросив на ходу одному из своих людей:
– Эй, Ферран! Беги в монастырь бернардинок и скажи привратнице, чтобы сюда прислали женщину по имени Сара…
От толпы солдат, уже начавших строиться, отделился сержант и устремился под овальный свод ворот. Тем временем Ла Ир закрыл за собой и своей спутницей тяжелую дверь, обитую гвоздями, подвел Катрин к скамье и усадил, сгребя в кучу все подушки.
– Сейчас прикажу, чтобы вам дали поесть, – сказал он с совершенно не свойственной ему нежностью, – похоже, это вам нужно в первую голову. Но только не молчите, во имя любви к Господу! Что случилось? Что произошло? Здесь прошел слух, что Жанну приговорили к пожизненному тюремному заключению, что…
Катрин, призвав на помощь все свое мужество, вытерла глаза рукавом платья и, не глядя на Ла Ира, прошептала:
– Жанна мертва! Позавчера англичане сожгли ее и развеяли пепел над Сеной… А затем бросили в реку нас, меня и Арно, зашитых в один кожаный мешок!
Загорелое лицо Ла Ира внезапно посерело, и он, словно отгоняя муху, тряхнул головой с короткими седыми волосами.
– Сожгли как колдунью! Мерзавцы! А Арно лежит на дне реки…
– Нет, потому что я, как видите, жива. Нам удалось выбраться.
В нескольких словах Катрин рассказала об их последних днях в Руане, о попытке освободить Жанну, об аресте и заключении в руанской крепости, о казни и наконец о том, как они спаслись благодаря смелости Жана Сона. Потом перешла к тому, как им пришлось бежать, как она проснулась в лодке одна, обнаружив, что Арно необъяснимым образом исчез.
– Я не нашла никаких следов в том несчастном доме. Словно он неожиданно растворился в воздухе.
– Такие люди, как Монсальви, не растворяются в воздухе. Это вам не дым какой-нибудь, – проворчал Ла Ир. – Если бы он был мертв, вы увидели бы его тело… Да он и не может быть мертв. Я это чувствую, – добавил капитан, гулко ударив по груди рукой в железной перчатке.
– Вот как? – с горечью сказала Катрин. – Не думала, что вы так доверяетесь чувствам, мессир.
– Арно мне брат, он мой товарищ по оружию, – величественно ответил Ла Ир. – Если бы он уже не дышал на нашей земле, сердце сказало бы мне об этом. Как и Сентрайлю. Монсальви жив, готов поклясться.
– Вы хотите сказать, что он меня попросту бросил? Оставил по собственной воле?
Терпению Ла Ира пришел конец. Его лицо побагровело, и он дал полную волю своей гневливой натуре:
– У вас мозгов нет или как? Кто говорит, что он вас бросил? Да это же настоящий рыцарь, иными словами, законченный дурень! Никогда бы он не оставил женщину одну там, где свирепствуют бандиты, где кругом враги. Ясно как божий день, что с ним что-то случилось. Осталось узнать, что именно. Этим я и займусь, причем немедленно. А вы вместо того, чтобы торчать тут, как пень…
Холодный небрежный голос, раздавшийся от порога, прервал пламенную речь капитана.
– Вы, кажется, забыли, что разговариваете с дамой, мессир де Виньоль! Что за выражения, право!
Вошедший в комнату человек производил очень странное впечатление – не столько из-за чрезмерной роскоши своего костюма, выделявшегося на фоне спартанской простоты военного лагеря, сколько в силу необычности своего лица. Оно было матово-бледным, почти восковым, что еще более подчеркивалось бородой – такой черной, что она казалась синей. Пожалуй, это лицо с благородными чертами можно было бы назвать красивым, если бы его не портила жесткая складка в изгибе чувственных губ, если бы угольно-черные глаза не мерцали холодным блеском. Он обладал способностью не моргать, и оттого взгляд был излишне пристальным. Почувствовав неосознанную тревогу, Катрин невольно вздрогнула под тяжестью этого взора. Она узнала вошедшего сразу: то был Жиль де Рец, ставший маршалом Франции после коронования Карла VII. Однажды ночью в Орлеане этот человек попытался забраться в окно ее комнаты, и Арно бился с ним на дуэли. Она ответила легким кивком на глубокий поклон маршала де Реца. Длинные рукава его плаща из фиолетового шелка, расшитого золотыми нитями, коснулись пола.
– Мессира де Виньоля вполне можно извинить, – мягко произнесла она. – Сейчас я так мало похожа на знатную даму! Меня можно принять за крестьянку, бежавшую из родного дома.
С приходом Жиля де Реца гнев Ла Ира угас.
– Я погорячился, – проворчал он, – надеюсь, госпожа Катрин простит меня. Я не хотел вас обидеть. Но вы же знаете: я люблю Монсальви, как собственного сына.
– В таком случае, – пылко воскликнула Катрин, – помогите мне найти его. Пошлите за ним солдат, возможно, он нуждается в помощи…
– Что случилось с храбрым Монсальви? – небрежно спросил Жиль де Рец, продолжая пристально смотреть на Катрин, которую эта настойчивость стала раздражать.
Пришлось Ла Иру рассказать о том, что произошло в Руане, и о последующем исчезновении Арно. Он повторил услышанные от Катрин подробности суда над Орлеанской Девой: церковный суд во главе с епископом Кошоном, которого подкупили граф Уорвик и кардинал Уинчестер, осудил Жанну за колдовство, и она погибла в пламени костра. Ла Ир говорил об этом неохотно, явно пересиливая себя, ибо между ним и Жилем де Рецем никогда не было дружбы. Капитан был много старше, а кроме того, испытывал непреодолимое отвращение к этому фатоватому анжуйцу, кузену хитрого Ла Тремуйля, которому не мог простить казни Жанны. Казалось совершенно необъяснимым, почему Карл VII с таким равнодушием отнесся к судьбе Орлеанской Девы, короновавшей его в Реймсе, но Ла Ир в душе был уверен, что причиной этого были злобные советы и зависть Жоржа де Ла Тремуйля. Догадки Ла Ира были верны.
