Пришлось Ла Иру рассказать о том, что произошло в Руане, и о последующем исчезновении Арно. Он повторил услышанные от Катрин подробности суда над Орлеанской Девой: церковный суд во главе с епископом Кошоном, которого подкупили граф Уорвик и кардинал Уинчестер, осудил Жанну за колдовство, и она погибла в пламени костра. Ла Ир говорил об этом неохотно, явно пересиливая себя, ибо между ним и Жилем де Рецем никогда не было дружбы. Капитан был много старше, а кроме того, испытывал непреодолимое отвращение к этому фатоватому анжуйцу, кузену хитрого Ла Тремуйля, которому не мог простить казни Жанны. Казалось совершенно необъяснимым, почему Карл VII с таким равнодушием отнесся к судьбе Орлеанской Девы, короновавшей его в Реймсе, но Ла Ир в душе был уверен, что причиной этого были злобные советы и зависть Жоржа де Ла Тремуйля. Догадки Ла Ира были верны.
– Значит, Жанны больше нет! – мрачно сказал Жиль де Рец. – Мы думали, что это ангел, посланный нам небом, а она оказалась самой обыкновенной девушкой! Сожгли как колдунью? Она точно была колдунья, и боюсь, как бы Господь не наказал нас за то, что мы последовали за ней!
Пока он говорил, на лице его проступал страх, и Катрин с изумлением узнавала тот самый суеверный, парализующий волю ужас, который прочла на лице Филиппа Бургундского в Компьене, когда она потребовала от него освободить Жанну. Страх перед муками ада, древний ужас перед Сатаной и приспешниками его – колдунами! И вместо знатного вельможи, бесстрашного воина вдруг возникал во всей своей наготе жалкий человек, напуганный суевериями, пришедшими из глубины веков, боязливо отпрянувший при столкновении с непонятным или чудесным, проникнутый тревогой и тоской, которые родились некогда в черных лесах друидов, где за каждым деревом поджидал странника кровожадный языческий бог.
Между тем Ла Ир слушал Жиля де Реца, сузив глаза и чувствуя, как в нем закипает бешенство. Прежде чем Катрин успела молвить хоть слово, он с негодованием воскликнул:
– Жанна – колдунья? В это может поверить только такой проходимец, как ваш кузен де Ла Тремуйль. Неужто в вас совсем нет христианских чувств, мессир Жиль? И вы готовы повторять суждение наших врагов и этого продажного епископа?
– Служители церкви не могут ошибаться, – возразил де Рец тусклым голосом.
– Это вам так кажется! Только предупреждаю вас, господин маршал: никогда, слышите, никогда больше не повторяйте того, что сейчас сказали. Иначе, клянусь Богом, я, Ла Ир, вколочу вам эти слова в глотку!
И Ла Ир яростным движением почти вырвал меч из ножен. Катрин увидела, что глаза мессира де Реца налились кровью.
Она всегда испытывала неприязнь к этому человеку. Теперь же он внушал ей отвращение. Забыв братство по оружию, он посмел осудить Жанну вслед за церковным судом – ту самую Жанну, с которой они сражались бок о бок и которая вела их от победы к победе! Жиль де Рец схватился дрожащей рукой за кинжал, висевший на поясе, скрипя зубами и раздувая ноздри, посиневшие от гнева.
– Это вызов? Без всяких причин? Подобного я спускать не намерен…
Ла Ир, не сводя с него глаз, медленно протолкнул меч в ножны, а затем пожал могучими плечами.
– Вызов? Нет, просто предупреждение, которое можете также передать вашему кузену Ла Тремуйлю, заклятому врагу Девы. Он всегда желал ее гибели. И знайте, мессир, для меня, как и для многих других, Жанна была ангелом, посланницей Господа нашего! Господь решил призвать ее к себе, как некогда призвал – с другого лобного места – Сына своего. Господь Иисус явился в мир, чтобы спасти людей, но люди не узнали его… как нынешние люди не узнают Деву, явившуюся для нашего спасения. Но я в нее верю, да, верю!
Грубое лицо воина озарилось восторгом, и он устремил взор к окну, словно надеясь вновь увидеть, как блеснет на солнце белый панцирь Жанны д'Арк. Но то была лишь секундная пауза, а в следующее мгновение мощный кулак Ла Ира обрушился на стол и прозвучали грозные слова:
– Я никому не позволю посягать на ее память!
Жиль де Рец, возможно, и не смолчал бы, но тут дверь с треском распахнулась под ударом ноги. В комнату вихрем ворвалась Сара в съехавшем набок чепце, опередив на какое-то мгновение бегущего следом солдата. Смеясь и плача от радости, цыганка бросилась в объятия Катрин.
– Малышка моя… деточка! Неужели это ты? Неужели это правда? Ты вернулась…
Черные глаза Сары сверкали как звезды, а по щекам текли крупные слезы. Она нянчила Катрин с младенчества и теперь никак не могла успокоиться, то прижимая свою любимицу, с риском задушить, к пухлой груди, то покрывая ее лицо поцелуями и останавливаясь только, чтобы еще раз взглянуть на нее и убедиться, что это действительно она. Катрин плакала вместе с ней, обе женщины говорили наперебой, так что разобрать было ничего нельзя. Во всяком случае, Ла Иру это надоело очень быстро, и от его громового рыка, казалось, задрожали стены.
– Хватит лизаться! Успеете еще! Возвращайтесь в монастырь со своей служанкой, госпожа Катрин. А мне надо еще кое-что сделать.
Катрин тут же вырвалась из объятий Сары, и в глазах ее засверкала надежда.
– Вы пойдете искать Арно?
– Разумеется. Рассказывайте, как найти эту ферму, около которой вы остановились… и молите Бога, чтобы я что-нибудь нашел. Если я ничего не найду, тогда придется молить Бога за тех, кто попадется мне под руку!
Катрин как могла объяснила, где находится ферма, стараясь не упустить ни малейшей детали и облегчить капитану поиски. Выслушав ее, тот бросил короткое: «Благодарю», – взял шлем и водрузил его на голову одним ударом кулака, затем натянул железные перчатки и двинулся во двор, ступая так легко, словно его тяжелое вооружение было сделано из шелка, однако производя шуму не меньше, чем перезвон всех колоколов собора. Катрин услышала его зычный крик:
– По коням, молодцы!
Трубач подал сигнал, и через несколько мгновений кавалерийский эскадрон на рысях тронулся к городским воротам. Комната заполнилась грохотом от стука копыт.
Когда все смолкло, Жиль де Рец, стоявший до того совершенно неподвижно, приблизился к Катрин и вновь глубоко поклонился:
– Позвольте проводить вас в монастырь, прекрасная дама!
Не глядя на него, она отрицательно покачала головой и оперлась на руку Сары.
– Благодарю вас, мессир, но пусть меня проводит одна Сара. Нам о многом нужно поговорить.
Настал вечер, а Ла Ир все еще не возвращался. Снедаемая тревогой, Катрин весь день простояла на самой высокой колокольне монастыря бернардинок, напряженно всматриваясь, не поднимется ли вдали пыль под копытами конного отряда.
– Сегодня они не вернутся, – сказала Сара, когда до них донесся скрежет запираемых на ночь ворот. – А ты бы лучше легла. На тебе лица нет…
