тишина, только где-то в отдалении протяжно выл волк, заставляя тревожно фыркать лошадей.
«И Алексашка скоро женится, а я все в холостых хожу. А ведь он на два лета младше меня. Двадцать третий год пошел, скоро к девке и подойти стыдно будет, скажет: «Куда это ты старый в женихи лезешь? В бороде седины полно, а туда же – свататься, чай, и помоложе парни есть». А у некоторых моих ровесников уж по трое деток», – Демьян тяжело вздохнул. Ему представилась жарко натопленная горенка, подвешенная к потолку, мерно раскачивающаяся колыбель, в ней крикливое дитя, а рядом она. Кто она, Олексич еще не знал, жена виделась ему неясным расплывчатым пятном, он только чувствовал ее нежность и тепло, или это последний жар дарил догорающий костер. Ольговский боярин медленно погружался в сон.
Но приснилась ему не красавица жена, а отец. Демьян опять, как несколько дней назад врывается на родной двор, бежит в терем, кричит, что нужно собираться, что времени мало. Надо взять все самое необходимое. И опять отец печально качает головой: «Я – тысяцкий, мое место при городе». «Мать и сестер тогда со мной отпусти», – настаивает Демьян, возбужденно размахивая руками. «А если вас в степи нагонят, – отец пронзительно смотрит сыну в глаза, – что тогда? За стенами града надежней, может Бог милует. А ты ступай, ступай, не заставляй князя ждать». Выбегает мать, сестры, обступают Демьяна. Матушка сует калиту 9 с серебром, суетливо крестит. Сестры подпрыгивают, просят братца нагнуться, чтобы поцеловать в щеку. Прощание скомканное, поспешное. Вот и дом позади, и Ольгов, а дальше только бескрайняя степь…
Затемно тронуться не удалось, замешкались при сборах, хотелось поесть горячего перед дальней дорогой. Когда последние сани вытолкали из оврага, небо из черного стало серым, а на востоке тонкой розовой полосой уже занимался рассвет.
– Ехать надо, чего ждем? – Святослав Липовецкий нетерпеливо вертел в руках повод.
– Надо, так поезжай, – раздраженно буркнул Олег. – У нас все равно теперь дороги разные, а мне дозорных дождаться нужно.
– Вон они скачут! – крикнул кто-то из воев.
Все поворотились на запад. Из темноты уходящей ночи во весь опор мчались всадники, на ходу, что-то выкрикивая.
– Беда… беда! – наконец долетели слова.
– Татары, – понеслось по дружинам.
Дозорные долетели до противоположного края балки, один из них приставил руку ко рту и громко закричал:
– Скачут по следу, большой отряд!
– Больше нашего? – спросил один из сотников.
– Раза в два.
По лицам побежала тревога.
– Возы бросайте! – гаркнул Святослав.
Рыльский князь заметался, глядя то на горизонт, то на свое добро. Он уже поднял руку, чтобы отдать какой-то приказ, и тут в ноги ему упала княгиня:
– Нельзя возы бросать! Чего мы у царя с пустыми руками добьемся? Княженье потеряем, изгоями станем! Детям, что передашь? Лучше здесь в степи смерть принять, чем в унижении жить!
Хотя красавица стояла на коленях в просительной позе, тон ее был требовательным и властным.
Олег растерялся еще больше, краем глаза он видел ухмылку на губах Святослава. И тут из рыльской дружины выступил высокий, крепкий муж лет тридцати пяти, с обветренным огрубевшим лицом и тяжелым медвежьим взглядом. Демьян знал его – это был Радим, воргольский сотник Олега, угрюмый и неразговорчивый, но отчаянной храбрости ратник.
– Я останусь прикрывать, трогайте, – уверенным голосом заявил он.
Или Демьяну показалось, или и вправду на красивое лицо рылькой княгини легла тень. Олег же, напротив, приободрился и с вызовом крикнул Святославу:
– А ваши? Кто прикрывать останется?!
Теперь уже Липовецкий князь беспокойно повел очами по своей дружине. Установилась тишина.
– Люди на горе! – взвизгнула молоденькая княжна. Демьян заметил, каким ужасом полон ее взгляд. На вершине мелового холма в утренних сумерках действительно чудилось какое-то движение.
– Я останусь, – неожиданно для себя самого крикнул Олексич. Все обернулись на него.
– Зачем?! – вырвался стон из груди у князя Александра, потом он кинулся к брату. – Мы ольговские останемся, а вы ступайте.
– И Робши довольно, – жестко отрезал брат. – Мне люди нужны. По коням!
Александр подбежал к Демьяну, глаза его заливали слезы, которые он и не пытался вытирать:
– Зачем, зачем ты это сделал? – все повторял он.
– Ну, надо же тебя женить, – пошутил, ворочая пересохшими губами, Демьян, потом наклонился к самому уху князя. – Семью мою сбереги.
– Сберегу, как сумею, – Александр обнял друга и, не оглядываясь, побежал к коню.
И тут Демьян впервые посмотрел на своих людей, ведь он не только сам оставался умирать, он оставлял на смерть и двадцать воев.
– Простите, кому-то ж надо было, – только и смог он выдавить из себя.
– Все у Бога будем, ремесло у нас такое, за то, Олексич, не переживай, – сказал за всех десятник Первуша.
– Горшенька, Нижата, живо с князем, – приказал Демьян самым молодым отрокам.
Горшеня-меньшой встрепенулся.
– Как с князем? Я тоже помирать хочу! – горячо запротестовал он.
– Мы тоже, хотим, – вторил ему Нижата, но не так уверенно.
– А мы помирать не собираемся, мы биться будем, – одернул сына Горшеня,– а вы за князем вслед, они уж отъехали.
– Я тоже останусь, – заканючил Горшенька у Демьяна, не обращая внимания на отца.
– С князем, я сказал! – гаркнул боярин, вложив в голос всю мощь, на которую был способен.
Горшенька обиженно шмыгнул носом, но больше проситься не стал. Они с Нижатой поехали прочь, беспрестанно оглядываясь.
Горшеня старший благодарно улыбнулся Демьяну.
Оставшиеся стали готовиться к сече.
У воргольского сотника на десять человек было больше, чем у Демьяна. Он перекинулся несколькими словами со своими воями и подъехал к ольговским.
– У этого края оборону займем, – показал Радим на истоптанный копытами склон оврага, – снизу им не с руки наскакивать будет.
Голос сотника был покровительственным и немного высокомерным.
«Распоряжается, будто главный», – раздраженно подумал Демьян, нахмурив брови.
– Воев за теми кустами поставить следует, – указал он на заросли терновника. – Лошадей от стрел убережем, и сразу, может, не разберут, что нас мало.
Радим удивленно приподнял бровь, взгляд его сразу стал мягче:
– И вправду говорили, что у ольговского тысяцкого сынок толковый. Будь по– твоему, – легко согласился он.
У Демьяна слегка покраснели щеки от приятной похвалы. Напряжение между двумя дружинами сразу спало.
Меж тем небо заметно посветлело, и теперь уже явственно было видно, что по гряде покрытых снегом холмов движется огромный отряд всадников. Черными фигурами они заполнили большую часть восточного окаема. От этого количества у Демьяна предательски перехватило дыхание.
– Экая силища! – покачал головой десятник Первуша. Всякие надежды, что удастся отбиться, растаяли. Смерть дохнула
