В его движениях присутствовала важность, диктуемая чином. В то же время чувствовалась в нем некоторая простота, располагающая к нему людей, расположения коих он мог искать.
– Тихон Макарыч! – пророкотал хозяин, широко шагая навстречу гостям. – Давно ждем! А я уж было решил, что ты, каналья, передумал!
– Как можно, ваше благородие… Обещал ведь!
– А то не бывает? Хорошего повара ведь и сманить могут. Ну, рад. Рад. Где твоя поклажа? А это что? Дочка твоя?
Не замечая слез перепуганной крохи, важный мужчина поднял ее высоко над головой и опустил уже на добела выскобленные доски крыльца.
– Подружкой будешь воображалкам моим. Знакомьтесь.
Все пришло в движение, с телеги сняли незатейливую поклажу; монахиню и бородача повели в дом, а к заплаканной девочке повернулись обе хозяйкины старшие дочки.
– На вот, утрись. – Та, что поменьше, протянула девочке белый кружевной платок. – Тебя как зовут?
– Августина, – проговорила девочка, растерянно разглядывая нарядный кружевной платочек и явно не решаясь приложить его к перепачканному лицу.
– Августина… как длинно! – снова скривилась старшая. Выдернув из рук гостьи платок, сама вытерла ей лицо и вернула грязный сестре.
– Можно – Ася, – понемногу успокаиваясь, добавила девочка.
– Меня – Анна. Можно Анхен. А ее – Эмили. У нас мама немка, а папа русский. А у тебя?
– Что… у меня? – заморгала Ася.
– Ну, у тебя мама русская?
– Мама? Не знаю…
– У тебя вообще хоть мама-то есть?
Ася молча пожала плечами.
– Не знаешь? – в унисон спросили белесые девочки, одинаково расширив глаза. – С кем же ты жила?
– С сестрами, – улыбнулась девочка. Улыбка неожиданно преобразила ее смуглое личико, обозначив на щеках привлекательные ямки.
– У тебя есть сестры? А где они?
– В монастыре.
– Ты… жила в монастыре?
Глаза девочек совершенно распахнулись, и обе шляпки, склонившись над гостьей, образовали соломенный навес.
– Да. Я жила с сестрой Степанидой в келье, но иной раз меня забирали к себе сестры Аксинья и Феоктиста. Они добрые.
– Вот это да! – выдохнули девочки, разглядывая новую знакомую с неподдельным интересом. – И что ты делала там… в монастыре?
– Гусей пасла с сестрой Агафьей, курочек кормила. А то вышивать училась. У нас сестра Аксинья лики вышивает.
– Что?
– Лики святые. И лен хаживала молотить. Коробочку разотрешь, в ней семечки. Вкусные…
– Лен молотить! – передразнила Анна, впрочем, не так уверенно, как прежде. – Ты же маленькая!
– А сестры меня всюду с собой брали. И по грибы, и по ягоды.
– Вот жизнь!
Сестры вцепились в обе руки новой подружки. Было ясно, что каждая хочет заполучить Августину себе. Еще бы! Она была столь не похожа на них самих, что не могла не вызвать интереса.
– Идем, мы тебе что-то покажем.
Сестры потащили Асю за собой. Обогнули большой дом и оказались в саду.
В сад выходило черное крыльцо, дорожка от него вела к деревянной уборной. Вдоль забора росли кусты смородины. Сам сад состоял из трех деревьев – черемухи, рябины и одинокой яблони.
Девочки подвели Асю к забору, соединяющему сад с соседним участком.
Эмили вынула из доски сучок.
– Смотри!
Ася приложила глаз к образовавшейся дырке. За забором был точно такой же садик, и в нем играли несколько детей.
– Это наши враги! – зловеще прошипела Анхен за спиной у Аси.
– Но иногда мы с ними играем, – грустно вздохнула Эмили. – Когда не воюем.
– А как вы… воюете?
– Мы им камни бросаем в огород и еще обзываемся! – хвасталась Анна. – Наш папа главнее ихнего. Они нам ничего не сделают.
– А кто ваш папа?
– Начальник полиции. Он самый главный в городе и еще в уезде. Уездный исправник. Поняла?
Ася кивнула. Она впервые слышала слова «уезд» и «полиция».
– А у них отец – земский доктор.
– Он нам лекарство горькое давал, – пожаловалась Эмили.
– Наш папа может ихнего запросто арестовать, – добавила Анна. – Теперь у нас повар будет, а у них всего-навсего – кухарка! У них только нянька старая, а нам гувернантку из Германии выписали.
– Кого? – осторожно переспросила Ася.
– Ну, такую даму, которая станет кругом с нами ходить.
– Как сестра Степанида со мной, – поняла Ася. – Это послушание такое?
Сестры переглянулись. Вышла заминка. Затем Анна уверенно добавила:
– Конечно. Если эта гувернантка слушаться не станет, маменька ее назад отправит.
Анна отодвинула Асю и наклонилась к дырке забора:
– В огороде пусто, выросла капуста!
Сию же минуту раздался удар камня о доски забора. Визгливый девчачий голос ответил:
– Анка, Анка, дырявая баранка! Дохлую Эмили покормить забыли!
– Слыхала? – удовлетворенно кивнула Анхен. – Они еще не знают, что нашего полку прибыло!
Потрясенная Ася молчала.
Военные действия пришлось прервать – сестер позвали в дом. Ася побежала было следом, но Анна показала ей на черное крыльцо:
– Тебе сюда!
Совершенно придавленная обилием впечатлений, Ася вошла в дом с черного хода и сразу увидела сестру Степаниду – на кухне ее поила чаем толстая улыбчивая нянька.
Ася подошла.
– Хорошо тебе здесь будет, ласточка, – грустно улыбнулась монахиня. – Дом большой, богатый…
– Что правда, то правда! – согласилась нянька. – Прислуги одной сколько! Две горничные приходящие, конюх, повар… А теперь еще немку барышням привезут…
На последних словах нянька обиженно поджала губы, и Асе стало ясно, что скорый приезд немки няньку отчего-то не радует.
– И деток много, – продолжала монахиня. – Скучать тебе не придется.
– Зачем скучать? – подхватила нянька, подвигая девочке табурет. – Мы с ней вместе деток нянчить будем. Грету и Петеньку. Они детки маленькие, а она девочка большая уже.
Нянька с монахиней переглянулись, и Асе это не понравилось. Она молча пила предложенный нянькой чай, понемножку откусывая от круглого сдобного бублика.
Потом ей наскучило слушать разговоры няньки и монахини, она вышла в сени. Деревянная лестница вела наверх. Ася, стараясь не шуметь, поднялась по ней. Наверху была дверь, створки ее чуть приоткрыты. Ася заглянула и увидела большую светлую залу. За столом, накрытым белой скатертью, обедали хозяева дома. Отец девочек сидел во главе стола. Под высокий ворот мундира была подоткнута салфетка. Хозяин с аппетитным хрустом расправлялся с куриной ножкой. Его супруга сидела рядом с дочерьми. Все трое чинно и неслышно ели суп. Посередине стола стояла чудная посудина, которую прежде Асе видеть не доводилось. Посудина эта была белая, пузатая, на выгнутых ножках, по бокам изящно изгибались белые же ручки. Сверху посудина закрывалась дутой крышечкой. Женщина в белом переднике, как догадалась Ася – та самая приходящая прислуга, снимала крышечку, запускала в посудину блестящий половник, не иначе – серебряный и наливала суп в тарелку с золочеными краями.
