– Нет. Пришла, чтобы поговорить с тобой.
– Пожалуйста. Скоро освобожусь.
Софи постаралась взять себя в руки. Хелен была на десять лет старше и обращалась с невесткой как с ребенком.
– Нет, лучше поговорим прямо сейчас, – с любезной улыбкой возразила герцогиня. – Миссис Дженкс, не оставите ли нас на несколько минут?
Экономка поспешно вышла, плотно закрыв за собой дверь.
– Что случилось? Нашла пропавший дневник? – спросила Хелен.
Вот уже почти год Софи занималась составлением исторической хроники семейства Рамзи. Разбирая на чердаке ящики со старыми бумагами, неожиданно наткнулась на дневниковые записи третьей герцогини Малфорд, леди Аннабел, которую выдали замуж без ее согласия. Однако тетрадь закончилась на самом интересном месте, и теперь Софи упорно, хотя и безуспешно, разыскивала продолжение.
– Речь пойдет о Люсьене. Он сказал мне, что ты решила осенью отправить его в закрытую школу.
Хелен невозмутимо внесла очередное исправление в меню.
– Ради его же блага, – заметила она. – Мальчик должен заранее подготовиться к необходимому и неизбежному событию.
– Ничего подобного, – заявила Софи. – Категорически запрещаю. Люсьен еще слишком мал, чтобы уезжать из дома.
– Все герцоги Малфорд начинали обучение в привилегированных частных школах в возрасте девяти лет. Следует заранее подготовиться к суровому режиму и строгим требованиям Итона. Надеюсь, ты не возьмешь на себя смелость нарушить семейную традицию?
– Отъезд придется отложить до того времени, которое сочту подходящим я.
– Дорогая, я пекусь об интересах ребенка. Смерть Роберта поразила Люсьена, как и всех нас. Отъезд из дома, где все вокруг напоминает об утрате, пойдет ему только на пользу.
– Но разлука с близкими причинит ему боль.
Хелен поднялась из-за стола и сжала руку невестки. Софи упрямо высвободила руку и твердо произнесла:
– Все решения относительно обучения Люсьена буду принимать я и только я. Ребенок останется здесь, в Малфорд-Хаусе, по меньшей мере до начала следующего учебного года. Понятно?
Хелен обиженно поджала губы.
– Разумеется; ты мать, и я не собираюсь тебе перечить. В данном вопросе Эллиот полностью меня поддерживает.
Значит, Хелен успела заручиться согласием кузена, который после смерти герцога стал временным опекуном Люсьена.
– Древние развалины Римской империи интересуют Эллиота куда больше, чем образование племянника. Он согласится на что угодно, лишь бы его не трогали.
– Предпочитаю надеяться на искреннюю родственную заинтересованность в будущем мальчика.
Спорить с Хелен не имело смысла.
– В таком случае поговорю с Эллиотом, – ледяным тоном заметила Софи.
В душе ее бушевал гнев. Она выбежала из комнаты и стала подниматься по крутым каменным ступенькам.
Эллиот! Человек, который появлялся в жизни Люсьена подобно переменчивому ветру, то осыпая ребенка дорогими подарками, то снова исчезая на несколько недель кряду. Почти все свое время эксцентричный кузен посвящал раскопкам древнеримской виллы в графстве Суррей, на юге Англии. Так что разговор следовало отложить до тех пор, пока Эллиот снова не появится в городе.
К сожалению, Софи не отличалась терпением.
Она снова прошла сквозь золоченую дверь – теперь уже в обратном направлении – и свернула в библиотеку. Серый свет тусклого дня вяло сочился сквозь высокие окна и неожиданными бликами оживал на золоченых переплетах старинных фолиантов.
Несмотря на атмосферу невозмутимого спокойствия и вечной мудрости, в душе Софи царил хаос. Рассерженная, расстроенная, растерянная, герцогиня ходила и ходила вокруг длинного дубового стола. Обществу потерявшего отца племянника Эллиот явно предпочитал возню с глиняными черепками. Более равнодушного опекуна трудно было представить – разумеется, если не вспоминать о втором опекуне, постоянном.
Если не вспоминать о Гранте Чандлере.
Сердце лихорадочно забилось. По сравнению с этим мошенником Эллиот казался святым. Почему Роберт не счел нужным предупредить, что поручил заботу о сыне этому отъявленному злодею? Человеку, который когда-то безжалостно разбил ее сердце?
Живо вспомнился ужас, и вновь возникло то самое ощущение предательства, которое появилось после оглашения завещания Роберта. Не теряя времени, Софи написала Гранту и сообщила о возложенной на него ответственности. Письмо адресовала любимой тетушке мистера Чандлера с просьбой переслать племяннику – туда, где он мог находиться в то время. Однако ответа не последовало.
Мужчины! Как редко они оказываются надежными и верными, но все же гордо и самонадеянно правят миром! Ну почему, почему опекунами мальчика назначены два никчемных легкомысленных неудачника, а родная мать вынуждена оставаться в стороне? Она должна заботиться о сыне. Только она, и больше никто!
Охваченная гневом, Софи схватила с буфета высокий бокал и швырнула в камин.
Софи замерла. В последний раз она потеряла самообладание, когда была еще девушкой. Софи тяжело вздохнула, однако почувствовала облегчение.
В этот момент из кресла возле камина поднялся человек. Обернулся и взглянул на нее с нескрываемым интересом. Яркие карие глаза, красивое лицо, высокая стройная фигура. Жестокий удар из прошлого.
– Грант?
– Софи, – отозвался незваный гость и, многозначительно взглянув на ковер, где валялись осколки разбитого бокала, усмехнулся. – Ты нисколько не изменилась. Характер у тебя и сейчас поистине дьявольский.
10 октября 1701 года
Я больше не плачу. Пусть сердце рвется на части – дочерний долг превыше всего. Так вот, сегодня днем в парадной гостиной познакомилась с будущим супругом. Постараюсь описать жениха честно и беспристрастно.
Его зовут Френсис Джордж Финеас Рамзи, третий герцог Малфорд, граф Пикеринг, виконт Уитгингтон (мне же предстоит называть мужа просто Малфорд).
Возраст: сорок один год (можно сказать, древний старик).
Внешность: пудреный парик, орлиный нос, холодные карие глаза (рассматривал меня самым нескромным образом).
Характер: горд (как-никак герцог), тщеславен (говорят, у него в гардеробной не меньше пятидесяти пар башмаков с золотыми пряжками), сдержан (в разговоре со мной произнес не больше дюжины слов).
О, как же избавиться от воспоминаний о голубых глазах моего дорогого Уильяма?
Из дневника Аннабел Чатем-Рамзи, третьей герцогини Малфорд
Софи с трудом удержалась на ногах и с тяжело бьющимся сердцем вцепилась в высокую спинку стула. Острый деревянный край больно впился в ладонь. Значит, все происходящее не сон, а образ Гранта не плод воспаленного воображения. Боже милостивый! Волной нахлынули воспоминания о последней и окончательной ссоре, а с ними вместе вернулась боль множества сказанных друг другу обидных слов.