— Какая она красивая! — восхищенно прошептал он. — Такая же, как и ее мать. И вдруг подумал: "Она такая же красивая, как и Нанетт!"
Доктор повернулся к нему:
— …Теперь я вынужден вас попросить оставить нас, месье, прошу вас.
Он встал. Мейзи, протянув ему ребенка, сказала:
— Отнесите малышку в свою комнату. Тут нам предстоит кое-что сделать.
Иван понес свою ношу так осторожно, словно это была корзина с яйцами. В своей комнате, осторожно сев на стул, он принялся разглядывать дочь, любуясь ее светлым пушком на ее головке. Он у нее был темно-золотистого цвета, а там, где он уже просох, превращался в бледно-желтый, солнечный, похожий на кипарисовое дерево. У нее были удивительно совершенные черты крохотного лица. Открыв свои темные, подернутые туманом голубые глазки, она посмотрела на него. У нее голубые, как и у него, глаза! Сердце у него растаяло. Но они были такой же формы, как и у Клео, слегка похожие на миндалины.
"Она, конечно, будет писаной красоткой, как и ее мать", — подумал он.
Когда она снова закрыла глазки, он почувствовал в себе прилив необычайной нежности.
Чуть позже к нему в комнату зашла горничная Клео.
— Месье, доктор уезжает.
Он подошел к нему на галерее.
— …Все должно быть в порядке, — быстро сказал он Ивану. — У нее были относительно легкие роды. Пришлите за мной, если начнется кровотечение или поднимется температура. Но я не думаю, что это произойдет. Вернувшись к лежавшей под противомоскитной сеткой в полудреме Клео, растратившей всю свою энергию, он сказал:
— Мне хотелось бы посмотреть, сможете ли вы кормить ее грудью.
Клео, улыбнувшись, протянула руки к младенцу, которого только что внес в комнату к ней Иван.
— А теперь, мадам, отдыхайте, — сказал доктор. — Я зайду к вам завтра.
Иван проводил его до кареты.
— Уже поздно, доктор.
— Большая часть моего рабочего дня проходит после полуночи.
— Хочу вас поблагодарить за заботу. Мне бы хотелось щедро вас вознаградить. Пришлите мне счет.
— Благодарю вас, месье, — сказал доктор с обычной креольской вежливостью. — Мне не всегда приходится сталкиваться со способным противником в экарте, чтобы скоротать время.
Когда Иван вернулся, то увидел, что Клео, распахнув ночную рубашку, кормила грудью младенца. Только теперь он заметил, какая белая кожа у его дочери, как она контрастировала с золотистым оттенком кожи матери. Она, правда, чуть покраснела от только что пережитого ею испытания. Дочь будет еще красивее матери!
Он был рядом с ней, пока Клео не уснула. Мейзи, взяв девочку, выпроводила его из комнаты, чтобы он не мешал спать Клео, которой требовался продолжительный отдых. А ему совсем не хотелось спать, хотя почти наступил рассвет, когда он брел по темным улицам по направлению к садовому району города, к той платной конюшне, в которой Амос держал своих лошадей.
Он находился в состоянии эйфории, и все еще был сильно возбужден, когда тихо своим ключом открыл дверь дома Филдингов. Взяв у входа в руки канделябр с горящими свечами, он, освещая себе дорогу, медленно пошел к детской, к соседней с их с Лиззи комнате. При свете оплывающих свечей он наклонился над спящей Нанетт.
Он любовался ее кудряшками, не дотрагиваясь до них, разглядывал ее золотистые ресницы, розоватые щечки, тонко очерченный ротик, похожий на розанчик, раскрывшиеся губки, за которыми белели зубки. Теперь у Нанетты появилась сестра, которую ей не суждено увидеть, сестренка наверняка будет соперничать с ней по красоте. Вероятность того, что они никогда не увидят друг друга, ему казалась чем-то незначительным. Он испытывал любовь к обеим девочкам. Он родил двух чудных совершенных созданий. Иван чувствовал себя Богом.
Он разделся и, погасив свечи, тихо раздвинув противомоскитную сетку, проскользнул в кровать, пододвинулся поближе к спящей мертвым сном Лиззи. Иван протянул ноги, наслаждаясь свежестью простыней. Ему все еще не хотелось спать. Он чувствовал непреодолимое, безумное желание сейчас же поделиться с женой такой важной для него новостью.
Она зашевелилась во сне, повернулась к нему.
— Это ты, Иван? — прошептала Лиззи, проснувшись лишь наполовину. — Не поздно ли?
— Ах, Лиззи, Лиззи! — ответил он, взяв ее за руку.
"Нет, — подумала она, все еще не проснувшись до конца. Она чувствовала его настроение, а от его прикосновения у нее по телу разлилась теплота. — Нет, у него не может быть другой женщины".
Ребенок стал для Клео постоянным источником радости, удивления и восторга. Она целыми часами, не отрываясь, любовалась девочкой, прикасалась к ее крошечным пальчикам и ножкам, поглаживая нежный золотистый пушок на головке. Но испытываемый от ребенка восторг не смягчал ее обиды из-за предательства Ивана, который жил с другой женщиной, хотя и его законной женой. Она ничего не сказала ему по этому поводу тогда, когда рожала, для нее ничего не имело никакого значения, кроме появления на свет ее ребенка. Но откровения Берты не выходили у нее из головы, они жалили ее, когда она выздоравливала, набираясь сил. Через два дня после рождения ребенка она набросилась на него.
— Ты мне лгал!
Он, наклонившись над кроватью, мягко прикасался пальцами к личику девочки. Он выпрямился, забавно улыбнувшись:
— Что-что? Что ты сказала?
— Ты утверждал, что любишь меня, а Берта мне сказала, что у тебя есть жена и ребенок. Это правда?
Его взгляд стал жестким.
— Это Берта тебе сказала?
— Так это правда? Значит, ты мне лгал?!
— Клео, дорогая! — Наклонившись, он поцеловал ее в лоб. Она чувствовала тонкие запахи, смесь которых и составляла его особый, только ему свойственный запах, а его прикосновение к ее голой, приготовленной для ребенка груди было таким теплым, таким знакомым. Значит, она еще была способна отвечать на его ласки, и сознание этого причиняло ей такую боль, что на глаза навернулись слезы.
— Все, что я сказал тебе, правда, дорогая, — продолжал он. — Я на самом деле тебя люблю. Слишком сильно! Ты подарила мне самую красивую девочку в мире. Я бы проводил с тобой все ночи, если бы только мог, дорогая.
— Но ты не сказал мне правды! — жестко возразила она. — Ты мне не сказал, что у тебя есть жена и ребенок!
— Я ведь ничего не мог изменить.
— Ты не перебивал меня, когда я говорила тебе об индейской свадьбе, — с упреком бросила она, сердито смахивая слезы с глаз. — Ты сказал, что это будет потом. Ты мне лгал!
— Я готов пройти через любую процедуру, если ты этого хочешь, Клео, — сказал он. — Но все равно это будет незаконно, и мы будем с тобой точно такими же мужем и женой, какими являемся сейчас, но если ты хочешь…
