Михайло Памфилович приотворил легонько двери и вздрогнул, когда раздалось:
— Кто там?
Раскинувшись с ногами на диване, лежал довольно еще молодой человек, с истощенным уже лицом, с впалыми глазами, но в которых блистал огонь. Венгерка нараспашку, руки по карманам широких шаровар.
— Извините, — проговорил Михайло Памфилович, сделав современный реверанс головой вперед и поправляя очки, — в передней никого нет… и я не мог предупредить карточкой… Узнав, что вы посетили Москву, я, как почитатель вашего таланта…
— Покорнейше прошу! — сказал Дмитрицкий, окинув быстрым взглядом Михаила Памфиловича. — С кем имею честь говорить?
— Я так люблю русскую литературу, — отвечал Михайло Памфилович, подавая карточку, — я наслаждался чтением ваших сочинений и не мог отказать себе в желании видеть известнейшего нашего литератора.
«О-го! я сочинитель! прекрасно! Я думал поискать со свечой такого знакомца, а он сам явился: Михайло Памфилович Лычков», — подумал Дмитрицкий, прочитав визитную карточку.
— Очень рад познакомиться, сказал он вслух, — вы мне делаете много чести.
— Помилуйте, я так уважаю гениальность.
— Вероятно, и сами сочиняете? Кажется, я что-то читал…
— Ах, нет, я еще совсем неизвестен на этом поприще…
— Вы постоянный московский житель?
— Постоянный.
«Ну, о чем же мне еще с ним говорить?» — подумал Дмитрицкий, смотря на Михаила Памфиловича, который почтительно устремил на него свои очки и ожидал нового вопроса.
— Москва — бесподобный город!
— Вам понравилась? Но как вы ее находите в сравнении с Петербургом?
— О, я нахожу, что Москва гораздо обширнее… Вы имеете здесь собственный дом?
— Как же-с, мой батюшка имеет свой собственный.
— Чем же вас потчевать?… Эй, кто тут? Что-нибудь закусить да бутылку шампанского!.. да сыру! Ведь я сказал, чтоб кто-нибудь здесь дежурил! Представьте себе, я здесь один-одинехонек, даже человека нет со мной.
— Вероятно, приехали в дилижансе? Человек — совершенно лишнее.
— О, как можно, я не привык ездить без своего человека. Нo y меня, верст за пятьдесят отсюда, сломался экипаж, два колеса вдребезги, а ось пополам; я оставил коляску, людей, чтоб как-нибудь починили, а сам поскакал на почтовых, приезжаю в дом к одному знакомому, а он уехал из Москвы. Что делать? принужден был остановиться в гостинице.
— Это, точно, неприятно.
— Очень, очень неприятно! Вы трубку курите или сигары? Эй! подай сигар, да лучших!.. Не угодно ли отведать сыру… Откупорь! Это не кислые щи?[41]
— Как можно-с; самое лучшее шампанское. Дмитрицкий налил стакан, хлебнул.
— Изрядное!.. Покорно прошу!
Михайло Памфилович знал приличие, что от шампанского не отказываются, и потому взял стакан и прихлебнул.
— Это что такое? нет, извините, мы чокнемся! Как бишь ее… Кастальскую воду пьют залпом, чтоб не выдохлась.[42]
В восторге от приему и дружеской простоты обращения Михайло Памфилович не умел отказаться от второго стакана.
— А я хотел просить вас, — сказал он, — сделать мне честь.
— Все, что прикажете.
— У меня сегодня литературный вечер, соберутся несколько московских известных литераторов… Надеюсь, что и вы не откажете быть у меня. Все так рады будут с вами познакомиться.
— На литературный вечер? — сказал Дмитрицкий, рассуждая сам с собой: «За кого этот мусье принимает меня? за какого-то известного литератора, которого никто еще в глаза не видал? Да это прекрасно! Отчего ж не сыграть роль известного литератора?… Он же меня ни по имени, ни по фамилии не величает, и я не скажу, кто я; из этого выйдет при развязке славное кипроко![43]»
— Очень бы рад, да не знаю, как это дело устроить; я теперь совершенно в затруднительном положении.
— Да не угодно ли вам переехать ко мне? — сказал Михайло Памфилович.
— К вам?… «хм!.. — подумал Дмитрицкий, — и это прекрасно!..» Но представьте себе, я здесь без платья и без денег, со мной только ключи от шкатулки… у меня недостанет даже денег здесь расплатиться. А скоро ли приедет Сенька с коляской! Остановясь в доме у приятеля, я не нуждался бы в деньгах; но вот, что хочешь делай!
Дмитрицкий вынул кошелек и вытряхнул из него ключик и червонец.
— Сколько вам нужно, я могу служить, — вызвался Михайло Памфилович. Самолюбию его льстила возможность служить известному литератору; притом же ему очень хотелось уже сказать всем и каждому: «У меня остановился К…»
— Со мной есть около двухсот рублей, — сказал он, вынимая бумажник.
— О, это еще с лишком, я думаю столько и не нужно будет, — сказал Дмитрицкий, взяв деньги. — Эй!.. счет!.. да! призови сюда ямщика!
— Дорога, я думаю, прескверная.
— Прескверная; а хуже всего было то, что нечего было есть.
— А гостиницы по дороге?
— Помилуйте, это ужас!.. Ну, сколько?
— Тридцать два рубля-с.
— Вот вам пятьдесят, да с тем, чтобы всех обсчитывали так же, как меня… А тебе, мужик-сипа, кажется, следует шестьдесят рублей? да червонец на водку, не так ли?
— Если милость ваша будет.
— Ну, вот тебе от моей милости семьдесят пять рублей, кланяйся!
— Много благодарны.
— То-то же, я не богат, да тароват. Ступай! кажется, со всем распорядился… Не угодно ли получить семьдесят пять обратно? За мной сто двадцать пять.
— Так точно. Мы можем ехать?
— У вас есть чем побриться?
— Все, что вам угодно.
— У меня и бритв с собой нет; дурак Сенька положил чемодан в телегу, чтоб мне мягче было сидеть; а ключи оставил у себя,
— Чтоб перевезти чемодан, можно приказать нанять извозчика, а мы сядем в коляску.
— Конечно. Эй! найми извозчика и перевези мой чемодан к ним, по адресу.
— Недалеко отсюда.
Михайло Памфилович сказал адрес. Все устроено. Дмитрицкий сел с ним в коляску, и отправились.
— Я уж у вас буду без церемоний, в чем есть.
— К чему же церемонии!
— Я их и не люблю. Приедете ко мне, воздам вам сторицею; за хорошую игру в простых сдам вам игру в сюрах.[44] А что, кстати, говорят, что в Москве ведут огромную игру?
— В английском клубе.
— В банк?
— Нет, банк запрещен; здесь играют преимущественно в палки.[45]
— Что ж, палками можно также отдуть.
— Как вам нравится Москва в сравнении с Петербургом? — повторил опять старый вопрос Михайло Памфилович, которого постоянно улыбающаяся физиономия от двух стаканов шампанского и чести ехать вместе с известным свету человеком приняла вид важный, ожидающий со всех сторон предупредительных поклонов.
