В жилых помещениях Святого Мартина царила суматоха. Пронесся слух, что вновь прибывшие викинги, едва ступив на землю Нормандии, начали подготовку к пиру.
— • Для них что день, что ночь — все едино, — ворчала Сезинанда, встряхивая и развешивая перед камином плащ Эммы. — Эти варвары не ведают, что такое усталость. Беренгар велел приготовить нарядную тунику и готов хоть сейчас отправиться во дворец. Говорят, Ролло уже послал Рагнара в башню за Снэфрид.
Эмма резко встряхнула головой.
— Вели сменить мне простыни, Сезинанда. И пусть подогреют воду для купания и принесут чистую рубаху.
— Но, Эмма, ты — невеста Атли, за тобой могут прислать с минуты на минуту!
Эмма пожала плечами.
— Это еще не значит, что я должна куда-то идти.
Все это было чистой бравадой. На деле Эмма страстно желала, чтобы ее позвали, чтобы Ролло прислал за ней. Однако она нарочито много времени провела в лохани и не менее долго сушила волосы у камина. Никто не явился, и Эмма решила, что повела себя правильно. По крайней мере прислуге не о чем будет болтать впоследствии. И тем не менее она чувствовала себя задетой, едва ли не оскорбленной.
Прыгнув в остывшее ложе, она натянула до кончика носа роскошное меховое покрывало и подумала о Снэфрид Лебяжьебелой. Эта женщина, конечно, уже прибыла в Руан. Что ж — достойная пара язычников… Эмма ворочалась в раздражении, воображение мучило ее, подсовывая картины: Ролло сжимает в объятиях беловолосую финку…
Эмма вспомнила набег датчан, когда епископ Франкон вынужден был обратиться к Снэфрид за помощью. Это случилось тогда, когда стало очевидно, что Атли не под силу отразить отряды чужаков, ибо именно по его вине они смогли достичь Руана и осадить его. Эмма в те дни слышала немало грубых и непочтительных слов о брате конунга-правителя и видела, что Атли растерян. И тогда Франкон решил обратиться к той, кого викинги величали валькирией и почитали как королеву, хотя за глаза и звали ведьмой. Эмма не надеялась на успех, ибо знала, как Снэфрид равнодушна к тому, что творится в Нормандии. Однако христианскому епископу удалось растопить ледяное безразличие Белой Ведьмы. Явившись в Руан с войсками, она сражалась как истинный герой, и Эмма невольно восхищалась ею. Снэфрид добилась победы, обратила в бегство данов и отстояла владения своего мужа.
За этим последовала казнь угодивших в плен викингов-бродяг. Кровожадность Снэфрид была непомерной, но Атли не посмел препятствовать ей. Исполняя обязанности правителя в отсутствие конунга, он занял место на галерее дворца, облаченный в венец и мантию, и лишь согласно кивал в ответ на распоряжения супруги брата. Пленных было много, и Снэфрид назначила им страшное наказание. У викингов это называлось «свиньей». Несчастным выкалывали глаза, вырывали языки, обрезали уши, а после этого рубили по локоть руки и ноги, затем прижигали раны и выбрасывали тела на дорогу за городскими воротами. Запах крови — теплый и тошнотворно сладковатый, с привкусом железа — отвратительным облаком поднимался над площадью перед дворцом. Палачи валились с ног от усталости, и викинги сами довершали их работу. Эмма пыталась уйти, мучимая дурнотой, но ее удерживал прибывший из Байе Ботто Белый, который помог Лебяжьебелой справиться с пришельцами:
— Ты собираешься, Эмма, стать одной из наших, — твердил он. — Так пусть же люди Ролло не подумают, что ты жалеешь их врагов.
Затем он сообщил ей, что, когда покончат с простыми воинами, примутся казнить ярлов, ибо Снэфрид согласилась вместо позорного наказания «свиньей» предать их той смерти, которую дети Одина зовут «кровавым орлом». И Эмма, борясь с обморочной тошнотой, вынуждена была смотреть, как датских ярлов ставили лицом к столбу, связывали им руки, а затем, взрезав со спины подреберье, вырывали из раны легкие и сердце.
Прислушиваясь к хрипу и предсмертной икоте казнимых, Ботто сквернословил в усы:
— Сосунки, бабы в юбках! Воин только тогда являет себя героем и выказывает презрение к смерти, когда сумеет удержать крик. Поделом! В другой раз даны будут знать, что не уготовано им в Нормандии ни славы, ни золота…
Эмма пыталась внушить себе, что те, кто истекает кровью перед нею, всего лишь грубые варвары, алчные бродяги, сеющие смерть и ужас, которых она должна ненавидеть. И все же, когда визг очередной жертвы слился с пронзительным хохотом Снэфрид, она не сдержалась:
— Святые угодники, прострите длань берегущую над тем, кто доверился этому исчадию преисподней!
Она была слишком подавлена увиденным, чтобы придать значение тому, как одновременно к ней повернулись Атли и Ботто. Но ее слова донеслись и до ушей стоявшего неподалеку Рагнара. Эмме было безразлично, передадут ли ее слова супруге Ролло, однако она была крайне удивлена, когда на следующий день ее позвали на пир, данный в честь Лебяжьебелой.
Эмма сидела за одним из нижних столов, украдкой наблюдая за воинственной супругой конунга и невольно отводя глаза, когда замечала, что и та, в свою очередь, поглядывает в ее сторону. Норманны вздымали пенные рога, осушая их во славу своей предводительницы, и странное чувство подталкивало Эмму делать то, что могло бы отвлечь внимание пирующих от Лебяжьебелой. Она пела, когда ее просили; была оживлена и шутлива; когда же Ботто поднял свою чашу в ее честь и многие викинги шумно поддержали его, почувствовала, что ей удалось добиться своего.
Внезапно Ботто придвинулся и, дыша ей едва ли не в лицо, сипло зашептал:
— Тебя, девушка, прозвали Птичкой, но ты могла бы превзойти Сванхвит!
— Что ты говоришь? Почему?
Она опомнилась — и испугалась своего вопроса. Острые глазки седоусого викинга из Байе лукаво поблескивали.
— В тебе есть сила, певунья. Я наблюдал за тобой. Ты хорошо держалась вчера, и ты просила своих святых уберечь Рольва от Белой Ведьмы. Ох, это было бы неплохо, если бы ваши святые хоть чего-то стоили. Рольву не нужна эта женщина — и это так же верно, как и то, что он обязан передать свой меч Глитнир не слабогрудому Атли, а прямому наследнику, крови от крови, своему сыну. Вот его-то и не может подарить ему финка. Рольву нужна другая, и ею можешь стать ты, клянусь перепутанной пряжей норн и своим смертным часом!..
Эмма была поражена. Так вот о чем размышлял Ботто — тот, который сопровождал ее, пленницу, в Руан! Ее вдруг охватило торжество. Завоевать сердце Ролло, заставить его полюбить себя! О нет, она не желала любить его, рожать ему детей, но отомстить, завладеть его душой, обрести вновь над ним ту власть, которую, как он сам когда-то сказал, она над ним возымела… Тогда это привело к тому, что она решилась его освободить. Однако этот варвар лишь посмеялся над ней. Теперь ее очередь. Ролло хочет ее, но этого мало. Ей необходима боль в его сердце, и ради этого она готова потягаться со Снэфрид. Сейчас она глядела на нее едва ли не с насмешкой — та отирала измазанные жиром пальцы о край меховой накидки.
